2011 год, Портленд, штат Орегон

Впереди ждал еще один бессмысленный день: совещания, прием посетителей, звонки. Отведя взгляд от улиц Портленда в окне машины, Шон недовольно покосился на заголовок и свою фотографию в газете: «Шон Рейнер выступит на заседании экологической комиссии». Заголовок словно решал за него, превращая в бессильного пленника обстоятельств. Придется делать вид, что волнуют статьи расходов на следующий год и маркетинговые исследования конкурентов.

Невыносимо сидеть на месте и ждать звонка. Ждать, пока Шлоссер вывезет Терезу из замка, спрячет в Этерштейне, ждать возможности безопасно привезти ее к королю, не дать Виктору возможности ей навредить. Это может занять не одну неделю. Как же хочется рвануть за дочерью самому! Но нельзя! Исчезновение из Портленда чревато последствиями: ее охрану усилят и побег провалится, а Шона снова попытаются убрать с дороги. Так рисковать нельзя — он нужен дочери, даже если она больше не захочет его видеть.

Отбросив газету, он уставился в окно. Черный «Форд Рейнджер», мчавшийся навстречу, резко вильнул и чуть не задел их машину. Шона качнуло, когда его водитель ушел влево.

— Сэр, прошу прощения. Он выскочил из ниоткуда.

— Ничего страшного, Грегори. Я видел.

Шон обернулся. Разве это не машина Чейза, главного бухгалтера фирмы? Куда это он рванул на всех парах? Что у него стряслось? Шон проводил «Форд» взглядом, появилось нехорошее предчувствие.

На улице у офиса толпился народ. Шон заметил свою секретаршу и Чейза. Чейз возмущался и показывал на дорогу. Какого черта? Его «Форд» уехал без него?

Начальник охраны Томпсон схватил Шона за локоть, едва тот вышел из машины.

— Сэр, сработала пожарная сигнализация. Пожарные едут, но вам лучше вернуться домой, пока мы все не проверим.

— Не вижу пожара. Кто включил тревогу?

Пока все, что видел Шон — это толпу возбужденных людей у входа и шевелюру Чейза. Он громко возмущался по телефону.

— Наверное, Грин, но он не отвечает на вызовы.

— Возможно, ложная тревога.

Шон двинулся к Чейзу, но Томпсон его не пускал, удерживая за локоть.

— Сэр, я настаиваю.

Хватило одного взгляда, чтобы тот убрал руки.

— Чейз… — Шон сделал шаг.

— Шон, Шон! — Лорейн махала рукой, пробираясь через толпу. Увидеть жену друга в девять часов утра там, где она не бывает, по меньшей мере, неожиданно. Шон застыл, ощущая, как неприятный холодок ползет по спине. Что-то случилось!

— Шон, твоя дочь, Тереза... Она здесь! В Портленде.

Словно колокол прогудел в голове. На секунду отказали зрение и слух. Запыхавшаяся Лорейн уже стояла рядом и говорила что-то еще, но из-за стука в висках он услышал только конец фразы.

— … к нам. Сказала, что ты и Ник в опасности. — Томпсон попытался ее увести, но Шон его отодвинул. — Искала тебя.

— Где она?

Лорейн прищурилась, словно оценивая намерения Шона.

— Я привезла ее к тебе, думала, ты уже в офисе. Она зашла внутрь. Успела сказать только, что Виктор отправил за вами убийц.

Зайти-то зашла, а вот дальше… Интуиция, на которую он так привык полагаться, вопила, что дочери уже нет в здании. Ее увезли. Значит, теперь нужно успеть ее перехватить до того, как ее снова увезут к Виктору. Тогда живой ее точно не выпустят. Он подавил порыв сесть в первую попавшуюся машину и рвануть за черным «Фордом», который их подрезал. Это бесполезно. Они могут быть уже в десяти кварталах в любую сторону. Кто они? Как до этого дошло?

— Томпсон, мне нужно просмотреть все видеозаписи за утро. Ты смотрел?

— Нет, — Томпсон удивился то ли предложению, то ли тому, что сам не додумался.

Возможно, его придется уволить. Начальник охраны бизнес-центра — его предел, и даже с ним он не справляется.

— А зря! И приведи Чейза!

— Но… — Томпсон попытался остановить, но Шон уже ринулся внутрь. Лорейн бежала следом.

Свернув направо в комнату охраны, Шон рванул дверь. Вспомнить бы как управляться с видеонаблюдением. Для него служба в охране завершилась двадцать пять лет назад. После он ощутимо продвинулся по карьерной лестнице и давно уже не помнил, как просмотреть записи из памяти сервера.

— Сэр, позвольте мне, — Томпсон мягко отстранил Шона и занялся делом.

— Где Чейз?! — рявкнул Шон.

— Я его приведу. Только включу вам… Секундочку. Сирена сработала в восемь сорок. — Он выбрал время восемь тридцать и нажал на проигрывание. — Я за Чейзом.

Шон кивнул, не отрывая взгляда от мониторов. Томпсон вывел на экраны холл, парковку с двух ракурсов и камеру перед входом. Пару минут ничего не происходило.

— Вот она, — воскликнула Лорейн, указывая на нижний левый экран.

Шон и сам видел, как маленькая худенькая фигурка девушки с растрепанными волосами ворвалась внутрь и испуганно застыла у входа. Тереза! Несмело покрутив головой, она выпрямилась и пошла к стойке ресепшн. Когда Тереза прилетела? Почему напугана?

Он отшвырнул прочь стул. Тот отлетел и ударился о стену, потеряв ножку. Если бы так же просто можно было избавиться от всех несчастий.

— Сэр? — Чейз заглянул внутрь. В его голосе слышалось недоумение. — Представляете, мою машину угнали!

Томпсон подтолкнул Чейза к Шону и сам встал рядом. Теперь они смотрели на экраны вчетвером.

— Чейз, скажи этой милой даме номер своей машины, — Шон не отрывал взгляда от монитора. Тереза шла через зал, подергивая плечиками, и все время оглядывалась на вход.

— Сэр? — недоумение в голосе Чейза возросло, и Шон почувствовал, как Лорейн повернула к нему голову.

— Зачем? — удивилась она. — А как же Тереза?

— Мне повторить? — Шон сжал кулаки. Никто не может сложить два плюс два!

— Нет, нет, — нашлась Лорейн. — Не могли бы вы сказать мне номер своей машины?

— Запиши, — рявкнул Шон. Не отрываясь от экрана, он наблюдал как Тереза застыла посреди холла, а потом резко рванула в сторону, и мужчина с газетой, до этого сидевший на лавке, кинулся за ней.

Шон сжал зубы. Челюсти свело так, что щелкнуло за ушами. Он его придушит!

На мониторе Тереза забежала на подземную парковку, включила пожарную сигнализацию и попыталась спрятаться за машинами. Преследовавший ее человек остановился в холле и к нему подошел еще один, рыжий. Шон сразу его узнал. Он частенько мелькал на фотографиях рядом с Виктором. Все встало на свои места, кроме одного: почему не отчитался Шлоссер? Они ведь подготовили план и ждали подходящей возможности. И Тереза должна была ждать: примерять платья и танцевать на балах.

На экране Грин обнаружил Терезу и попытался вывести из здания. Пока она сопротивлялась, не заметила, как ублюдки ее нашли. Лорейн ахнула, когда Грин упал. Скорее всего, его застрелили, угол съемки не давал возможности разглядеть. Томпсон молча выбежал из комнаты. Грин Шона не волновал — его волновали только Тереза и угроза, нависшая над ней в виде двух головорезов Виктора. Ему пришлось наблюдать как она отбивается, неловко раздавая тумаки. У нее был шанс убежать, но она предпочла остаться, чтобы врезать еще. Ее ударили, скрутили и прижали к капоту черного «Форда» за минуту.

Шон впитывал каждую секунду, накапливая заряд ярости. Все, что он видел, каленым железом выжигалось в памяти, вытесняя остальное.

Виктор виноват во всем, что произошло с Терезой: в вечном страхе, в разлуке с семьей, лишениях. Теперь же Виктор затеял с подростком игры, которые она не могла постичь в силу возраста и неопытности, он бы все равно ее убил, как только получил бы желаемое. Именно поэтому Шлоссер должен дождаться удобного момента, вывезти Терезу из замка Виктора, спрятать, а потом переправить к королю, но что-то случилось, раз Тереза здесь.

«Этим ублюдкам и любому, кто помешает мне добраться до дочери, придется жестоко поплатиться, — мысль крутилась и крутилась, вызывая головную боль. — Или я убью Виктора, или он Терезу. Значит, Виктор сдохнет».

Дальше все ясно, пора действовать.

Шон проверил пару ящиков и нашел то, что нужно — пистолет. Схватив Лорейн за руку, он потянул ее на выход.

— Записала? Пошли.

У дверей Шон услышал, как Чейз возмущается наглостью угонщиков.

— Что делать с номером? — спросила Лорейн. Она не сопротивлялась, поэтому Шон ее отпустил.

— Звони Нику и проси его отследить перемещение черного «Форда Рейнджер». Номер у тебя есть. — Шон резко остановился. Его водитель стоял на обочине и виновато смотрел на него. Выезд перекрыли пожарные машины. — Где ты припарковалась?

Шон переключился на режим действия, поборов отчаяние: «В этот раз я не буду колебаться. Заберу дочь и больше не оставлю одну. А если Виктор будет мне мешать — убью его».

2011 год, за три месяца до событий в прологе к первой книге, заповедник Маунт Худ, недалеко от Портленда


Нам повезло найти заброшенную хижину лесника в заповеднике Маунт-Худ, иначе пришлось бы ночевать в машине. Сидя у костра, я временами бросала взгляд на домик-развалюху с покосившейся дверью: выглядит не ахти, но на пару дней сгодится. Наш GMC (1) отдыхал в сторонке после долгой поездки.

Вечерело, и нам едва хватало света от костра. Келли чистила ремингтон^[2], а я перечитывала Ошо и еще надеялась, что на нас не набредет местный егерь. Просить фонарь не решалась, поэтому приходилось вглядываться в буквы, разбирая меткие мудрости. Понаблюдала за четкими движениями Келли и снова принялась за книгу: пока она не закончит, мы не потушим костер. Келли экономила батарейки.

Завтра схожу на озеро и подберусь поближе к вулкану. И поищу жулана^[3], вдруг повезет.

— Точка встречи?

Излюбленный прием Келли: неожиданный вопрос, зато всегда начеку.

— Риплбрук. Двадцать шесть миль на восток. Заправка в полумиле от города на южном шоссе, — отрапортовала я, наблюдая за ее лицом. В свете догорающего костра Келли выглядела моложе лет на тридцать и походила на ястреба на охоте.

Она кивнула. Подробные карты Орегона лежали в бардачке. Сегодня днем я их досконально изучила.

— Французская революция? — похоже, Келли решила устроить экзамен.

— Какая из?

— Давай про все, — усмехнулась Келли.

Я остановилась, когда поняла, что она меня не слушает. Келли отложила собранный ремингтон и смотрела в темный лес, бездумно перебирая стрелы для арбалета. Я делала их сама — и шестнадцатидюймовое древко, и оперение — и знала, что там Келли не найдет повода для выговора.

— Побудем здесь несколько дней, — тихо произнесла она, и я подняла голову от книги. — Потом поедем в Портленд.

— К моему отцу?

Он жил в Портленде, но мы никогда не встречались. Все, что я знала: когда-нибудь он заберет меня к себе. Келли говорила об этом много раз, но это «когда-нибудь» все не наступало. Сколько я себя помнила, мы колесили по стране, а последние два года и вовсе держались от Орегона подальше. Но несколько дней назад что-то изменилось, мы повернули на север, и надежда на встречу вновь проснулась.

— Он с чего-то решил, что в этот раз твое происхождение тебе поможет. С чего бы? — Келли отшвырнула щетку, которой чистила винтовку, и взялась за смазку. Ее явно раздражала тема, но я совершенно не представляла, о чем она говорит. — Мы же сидим в этом лесу!

— Происхождение?

— Чушь все это! — фыркнула она. — Человека личностью делает он сам, а не буквы в его фамилии.

И как происхождение связано с лесом? На такой дурацкий вопрос Келли точно не ответит. Пока я пыталась сформулировать что-то поконкретнее, она отложила винтовку и уставилась на меня, поджав губы.

— Ты должна будешь все держать в секрете. Не знаю, как у тебя это выйдет среди людей. Боюсь, у нас только один путь.

— Какой? — по спине пробежали мурашки.

— Изоляция, — Келли строго глянула на меня. — И осторожность. Для тебя может быть опасно находиться на виду.

Я нахмурилась. Изоляция меня не пугала, я привыкла к одиночеству и тишине, и Келли это знала. Почему тогда в ее голосе слышалось беспокойство?

— Думаешь, отцу не понравится то, что я умею?

Келли фыркнула и некоторое время недовольно разглядывала костер.

— Боюсь, ему не понравится то, что ты не умеешь, — она посмотрела на меня так, словно готовилась сказать что-то неприятное. — Этот список внушительнее. Два года слишком мало, а я не чертова гувернантка.

Я не обратила внимания на грубость. Келли частенько ругалась, но мне запрещала.

— Мало для чего? Для того, чтобы выучить все на свете? — последнее время она гоняла меня по учебникам усерднее, чем обычно, словно боялась что-то упустить. Или не успеть. Ошо в программу не входил, это была моя инициатива, к тому же все учебники я уже выучила. Нужны были новые. — Я стараюсь, ты же знаешь.

Келли молчала. Костер почти потух и уже не разгонял темноту. Захлопывая книгу, я не могла отделаться от неприятного ощущения.

— Утром съезжу в Грешам. Нужны припасы, — она сложила стрелы в колчан и явно намеревалась закончить разговор.

— Можно мне с тобой? — быстро спросила я. — Я буду сидеть в машине и ни с кем не заговорю.

— Ты же знаешь, что нет. Зачем спрашиваешь?

— Я хочу зайти в книжный, — от обиды защипало глаза. — Неужели даже продавец в магазине опасен?

— Твоя трогательная наивность прелестна, — Келли криво улыбнулась и, мотнув густыми, но уже седеющими кудрями, склонила голову набок, — но лучше избавься от нее. Для тебя опасны все.

Я насупилась и уставилась на догорающие угли. Я и сама не рвалась в город. Обычно Келли ничего не запрещала, но, когда делала это, хотелось поступить наоборот до зуда в ладонях.

— Тебе предстоит еще многое узнать о себе, — неожиданно мягко заговорила она, и я, забыв обиду, пыталась в полутьме разгадать выражение ее лица, — но сейчас ты должна понять кое-что очень важное: ты сильная и умная, и смелая молодая леди. Куда как сильнее и смелее меня. И наверняка умнее.

Только что мне сказали больше добрых слов, чем за весь прошлый год. Это так отличалось от нашей обычной манеры общения, что ощущение реальности немного сместилось. Картинка окружающей действительности дрогнула и тщетно пыталась встать на место.

— Что мне предстоит узнать? Это связано с моим отцом? — я затаила дыхание. Келли всегда уходила от ответа, но сейчас сама подняла эту тему, так может наконец скажет хоть что-нибудь.

— Да уж, — она скептически поджала губы, скрывая улыбку, — тебе и правда стоит держаться подальше от людей. Тебе шестнадцать, а ведешь себя как пятилетка — задаешь слишком много глупых вопросов.

Я фыркнула, продумывая план, как спрячусь утром в багажнике и отправлюсь в город тайком. Келли встала с бревна и, забросав костер землей, пошла к хижине. Проходя мимо меня, она замешкалась. Хотела положить руку на плечо, но передумала. Не хочет, чтобы я узнала, что она чувствует. Конечно, как всегда.

— Завтра привезу тебе новые книги и учебники. Знаю, ты ждешь. Не уходи далеко в лес. И вообще от хижины. К вулкану сходим в другой день.

Келли ушла спать, оставив меня наедине с темнотой и вопросами. Обычно каждый вечер я брала фонарь и читала до полуночи, но у меня кончились книги, да и настроения не было. Я размышляла над странным поведением тети. Она не склонна к перепадам настроения, но сегодня ее что-то беспокоило.

Келли велела держаться подальше от людей. Когда-то она сказала, что я не такая, как все, и люди будут меня бояться, потому что не поймут. Не очень-то и надо мне их понимание. Мне и в лесу хорошо.

* * *

Келли уехала затемно, выдав мне задание по математике и биологии. Почти все я уже сделала, так что у меня появился целый день на прогулку по заповеднику. Я искупалась в озере, наблюдая, как лучи солнца превращают темную неразбериху леса в яркие и сочные краски. Плавая на спине, разглядывала темно-розовое небо. Свобода не только во мне, но и вокруг, я вся состою из покоя и мягкого пурпура рассвета. Но потом стало холодно и пришлось выбраться на берег. Хотелось сплавать на другую сторону, но вода была слишком прохладная, даже для мая. Вот если мы останемся тут хотя бы на месяц…

Я долго бродила по лесу, высматривая жулана в кронах деревьев, а потом по берегу — в поисках клювача. Из справочника североамериканских птиц я видела каждую, кроме этих двух вертких пташек, но сегодня попались только зимородок, ястреб-тетеревятник и бурый дрозд. Пять национальных заповедников к северу давали повод для оптимизма. На поляне меня поджидал сюрприз: олененок и его встревоженная мать. От восторга у меня побежали мурашки по спине. Осторожно понаблюдав за ними, я отправилась дальше.

Мы с Келли так много путешествовали и видели столько разных мест, что я уже привыкла думать о каждом из них, как о временном убежище, но здесь, в Орегоне, мне по-настоящему нравилось. Решено! Как только Келли вернется, попрошу ее, чтобы мы остались у озера подольше. Хотя, если у нее другие планы, спорить с ней бесполезно. Я пробовала и ни разу не выиграла. Келли тверда, словно кремень, хотела бы я быть такой же.

Между деревьев показался вулкан. Хотелось подобраться поближе, побродить у подножья, а лучше залезть как можно выше. Вдруг мы снова сорвемся с места, не посмотрев Маунт-Худ? Келли частенько меняла планы без предупреждения и редко учитывала мои желания. Вчера вечером она просила не отходить от хижины, но она в городе на целый день. Ничего не случится, если я проведу время около вулкана и вернусь засветло.

Через час я почти добралась до подножья. С такого расстояния Маунт-Худ казался белым облаком на зеленом покрывале леса. Если продвигаться дальше, то придется карабкаться по предгорью. Я раздумывала, сомневаясь, хватит ли мне времени. Раздался гудок, подозрительно похожий на гудок нашего GMC. Наверное, показалось. Я подождала. Опять. Вроде чуть ближе. Это Келли? Зачем она шумит?

Я побежала на звук, но он все время перемещался, словно Келли ездила туда-сюда. На траве в пролеске я увидела свежую колею от шин, и судя по размеру, следы GMC. Странно, что Келли так рано вернулась и ищет меня. Я встревожилась и заколебалась: идти быстрее, чтобы узнать, что происходит или бежать прочь?

Ничего не случилось, Келли просто вернулась раньше, чем рассчитывала. Я осторожно пошла дальше.

Гудок раздался совсем близко, и я ринулась на звук. GMC мчался прямо по подлеску, подскакивая на корнях и ямах. Келли, конечно, эксцентрична, но зачем она ломает наше единственное средство передвижения?

Машина резко затормозила рядом.

— Тереза, мать твою за ногу, быстро тащи свою задницу в машину! — Келли выглядела злой и раздраженной. Ее кудри тревожно топорщились в разные стороны, словно тоже разозлились. — Быстрее!

Я шмыгнула на сидение, чувствуя себя виноватой. В животе появилось неуютное чувство. Но я ведь ничего не сделала.

— Что случилось?

— Случилось то, что ты никогда не слушаешь! Я велела тебе сидеть у хижины, — Келли вдавила педаль, и машина ринулась по бездорожью. — Какого хрена тебя понесло в лес?

— Я просто гуляла! — от злости захотелось плакать. Мало того, что меня не пускают в город, теперь еще и в лес нельзя?

Келли открыла рот, собираясь сказать что-то злое, судя по выражению ее лица, но сдержалась.

— Хорошо, что ты предсказуема, — она выдохнула, уворачиваясь от ямы. — Мы уезжаем.

— Уже? Мы же только вчера приехали, — обида и сожаление накрыли с головой. — Ты же говорила, нам нужно в Орегон.

— Да, — она поморщилась. — И это было ошибкой. Снова…

— Снова?

Келли молчала, борясь с бездорожьем.

— А наши вещи?

Неужели мы бросим их в пустой хижине в лесу? Ремингтон, книги, арбалет, силки, ножи?

— Я все забрала, — Келли кивнула на кузов. — Надеялась, ты тоже у хижины. Но только потеряла время.

Она со злостью вдавила газ в пол, и на очередной кочке я ударилась головой о потолок. Разговаривать было почти невозможно. Келли вела слишком быстро для пересеченной местности, и я подскакивала на сиденье, как теннисный мячик, но это не мешало страху щекотать нервы. Страх выиграл в гонке с сожалением о том, что я покидаю предгорья Маунт-Худ.

Келли сосредоточилась на дороге и молчала.

— Нас нашли? — мой голос почти не дрожал.

Келли поморщилась. Я знала, она чувствовала ответственность за мою безопасность, а раз нас нашли, значит, она плохо справилась. Келли терпеть не могла делать что-то не идеально.

— Пока не уверена, но могу ошибаться.

Она никогда не ошибалась.

— Поедем по пятьдесят седьмому, — Келли яростно повернула направо.

Спустя целую вечность из кочек и ям мы свернули направо и выехали на асфальтовую дорогу. Старенький GMC натужно заревел, едва справляясь с повышенными оборотами.

Келли молчала, сосредоточившись на зеркалах заднего вида, а я боролась с ужасом. Мир съежился до прищуренных глаз Келли. Я тоже посмотрела в зеркало, и мне показалось, что за нами едет машина, но поворот дороги перекрыл видимость.

— Тереза, — голос Келли звенел, как струна, и я почувствовала себя стеклянным сосудом, готовым разбиться, — ты помнишь наш экстренный план?

— Да, — выдавила я, потому что Келли ждала ответа. — Ты уходишь через пятьдесят седьмое шоссе и отвлекаешь их на себя. Я жду в Риплбруке. Ты приедешь, как только убедишься, что все безопасно. — Эта игра больше не казалась забавной. От деталей вдруг стало зависеть очень много. — А если тебе не удастся от них уйти? Или мне? Что тогда? Ты скажешь, что делать?

Отдаленная угроза окончательно обрела реальность. Усилием воли я остановила поток вопросов. Так от Келли ничего не добиться.

— Ты знаешь, что делать, — Келли серьезно посмотрела на меня. — Мы обсуждали другой экстренный план. На случай, если я буду недоступна, у тебя есть решение. Держи.

Она достала из кармана куртки деньги и фотографию и протянула мне. Я не могла поверить, что дошло до такого, но боялась спорить. Взяла фотографию в кучке смятых банкнот и запихнула в задний карман, к перочинному ножу и кулону. Оба — подарки Келли. Раньше она не доверяла мне денег. Внутри металась паника и не находила выхода.

— А если меня поймают? — в голове вертелись вопросы. Про людей, которые нас преследуют, и про причины этого, но Келли перебила.

— Если поймают, ты сбежишь! Но тебя не поймают. Ты знаешь, что нужно делать, Тереза. Ты готова.

— Я не готова, — пролепетала я. От страха свело живот. — Келли, ты меня пугаешь.

Она кивнула, будто соглашаясь.

— Ты должна понять, что все всерьез. Угроза существует. Тебя ищут, но не должны найти. Ты справишься. Я тебе помогу.

Я мотала головой как японский болванчик.

— Что им нужно? Это из-за способностей? — я смогла найти силы только на шепот и засомневалась, услышала ли меня Келли.

— Им нужна ты. Но ты ни в коем случае не должна оказаться в их руках.

Я покрылась холодным потом. Абсурдность ситуации не укладывалась в голове. Интонации Келли изменились, и она деловито спросила:

— Где мы сейчас?

Я с трудом сосредоточилась, развернув карту в голове.

— Тереза?

— Да… Нэшнл Форест сорок два восемьдесят, едем на юго-восток. Скоро будет выезд на пятьдесят седьмое шоссе.

Келли кивнула.

— Где-то поблизости есть крутые повороты?

— Через пару миль почти на девяносто градусов.

— Отлично. Как только повернем, я приторможу. Твоя задача: быстро выбраться из машины и скрыться в лесу. Поняла? — она смотрела на меня, ожидая согласия. — Я уведу их, а ты отправишься в Риплбрук и будешь ждать в условленном месте.

Навернулись злые слезы. Как обычно, Келли решила все за меня. Она собирается играть в кошки-мышки с таинственными преследователями, пока я прячусь в кустах. Келли не дала мне никакого выбора, кроме как убежать и бросить ее одну. Обожгло горячее возмущение.

— Я могу помочь! Если ты скажешь, что делать… Ты же ничего не объяснила...

И замолчала, понимая, что теряю контроль.

— Нет времени, Тереза, — сказала она мягче, — просто сделай то, о чем я прошу. Это очень важно.

Келли сосредоточилась на дороге.

Мир рассыпался на глазах. Келли обычно запрещала лезть к себе в душу, но стоит мне коснуться ее, узнаю, что она чувствует, может, пойму в чем дело. Даже последствия погружения в чужие эмоции сейчас не пугали. Я протянула руку и дотронулась до ее колена. Прикосновение обрушило на меня тревогу и страх. В первую секунду она возмутилась, что я без разрешения «проникла» в ее чувства, но потом сдалась и полностью открылась. На меня опрокинулся непривычный шквал эмоций, который на минуту выбил опору из-под ног. Закружилась голова, словно я не сидела, а крутилась в воздухе, как волчок. Келли сохраняла самообладание, это успокаивало. Еще я ощутила, что она хотела защитить меня, и не просто из чувства долга. Нет, чувство, которое ею овладело, было мне незнакомо. Оно как будто возникло из непостижимых глубин и обволакивало приятной негой, обещая защиту и безопасность, принятие и понимание. Келли словно говорила последнее «прости». У меня дрожали руки, когда я подняла на нее глаза.

— Я все сделаю, — решительно заявила я, — а ты обещай, что мы встретимся в Риплбруке.

— Я постараюсь, — серьезно кивнула Келли. — Меня гложет любопытство, что произойдет с этим миром, когда ты решишься нарушить его законы.

Ее слова прозвучали бессмыслицей. Я молчала, пытаясь вернуть на место сердце, которое неожиданно переместилось наверх и теперь мешало дышать.

Келли нервно мотнула головой, и я проследила за ее взглядом. «Не может быть. Почему?» — примерно в полумиле за нами ехала черная машина, ехала ровно, не нагоняя, но и не отставая. Нужно задать кучу вопросов, но у нас совсем не осталось времени. Келли вдавила педаль в пол, выжимая из грузовичка все его возможности. Придется подождать, пока мы снова встретимся.

— Пора! — скомандовала она. — И не оглядывайся, — Келли резко свернула на крутом повороте и почти прокричала: — Давай! — нажимая на тормоза.

Я выскочила из машины на ходу. Сила инерции толкнула на гравий и обожгла руки. Машина взвизгнула покрышками за спиной, срываясь с места. Не оглядываясь, я нырнула в густой подлесок.

На бегу я развернула в голове карту. Ярдов через шестьсот^[4] дорога, поворачивая еще раз на юго-запад, делала петлю. И я как раз внутри нее. Не подумав, чего именно хочу добиться, я сломя голову понеслась к узкой стороне петли. Если побегу очень быстро, то успею увидеть, как Келли проезжает мимо. Может быть, даже смогу разглядеть, кто нас преследует.

Я так разогналась, что чуть не вылетела из леса, но вовремя опомнилась и юркнула обратно. Ветви разлапистых елей отлично скрывали меня от посторонних глаз. С небольшого возвышения просматривалось футов триста дороги. Наш GMC вот-вот появится слева.

Я напряглась, прислушиваясь. С удивлением заметила кровь на руках. Ладони — сплошное месиво из крови и мелких пыльных камешков. Тихий звук шуршания покрышек по асфальту отвлек от боли. Машина появилась справа.

Точь-в-точь такой же черный «Джип Чироки», что преследовал нас, ехал с другой стороны. Мне понадобилась целая секунда, чтобы понять — Келли едет в засаду.

Я дернулась было вперед, но вспомнила ее слова, что у каждой из нас есть план действий. От этих незнакомцев следует держаться подальше, тут я с Келли была солидарна. Она сильная, она выберется из любой передряги. Я верила в нее. Тем более если дело во мне и моих способностях, трогать ее у них нет повода.

Она выехала из-за поворота; ее подрезали, почти отправив в кювет, вытащили из машины. Четверо незнакомцев устроили досмотр нашего старенького GMC. Неужели искали меня? Я сжимала кулаки от возмущения и злости пока не защипало ладони. Келли заговорила. Слов я не слышала, до меня доносились только ее гневные интонации. Что же делать? Мне оставалось сидеть в кустах и нервно кусать губы. Один из мужчин, рыжий, постоянно переспрашивал Келли, и она несколько раз отвечала отрицательно. Зачем она грубит? Может, не стоит распалять их еще больше? Они начинали злиться, и я испугалась, что Келли ввяжется в драку. Она умела драться, даже учила меня приемам самообороны. Келли была мастером, в отличие от меня. Но сейчас это было плохой идеей, их же четверо.

Рыжий и Келли орали друг на друга. От напряжения стало больно дышать. Я прикидывала варианты, с ужасом осознавая, что помочь я могу только одним способом — отвлечь их на себя. Рыжий совсем распалился — схватил Келли и начал запихивать в свою машину. Подручный Рыжего тоже подключился, но она раскидала обоих. На нее накинулись еще двое. Я вскочила, пытаясь рассмотреть, что происходит. Ее хотят забрать. Зачем? Чтобы выманить меня? И у них получалось, потому что я обнаружила, что спускаюсь с холма прямиком им навстречу. Но ведь план был не такой. Что делать? Я быстренько вскарабкалась обратно.

Келли угрожали пистолетом, но она сопротивлялась, и там творилась куча мала.

Раздался выстрел.

Я вскочила на ноги и попыталась рассмотреть, что происходит за машинами. Рыжий сначала застыл, а потом заорал на своих людей. Я поперхнулась горечью, когда до меня дошло, что случилось.

Он выстрелил в Келли?! Они же хотели ее забрать. Я неосознанно сделала несколько шагов вперед и остановилась, пытаясь перебороть ужас. Ноги Келли на земле у машины не шевелились. Жгучая боль, взорвавшись в груди, скрутила меня, и я осела на землю. Заныли виски, и свело челюсти.

Огромным усилием воли я сдержалась, чтобы не броситься вниз, на Рыжего. Что я могу? Раз уж Келли с ними не справилась, разве у меня получится? Я отшатнулась обратно к дереву и вцепилась в него, пытаясь унять дрожь и вернуться в реальность, вдыхая терпкий запах ели и ощущая колючий ствол под ладонями. Мысли метались как сумасшедшие. Келли мертва? Как же так? За что? Что теперь делать? Пойти в полицию? А если они найдут меня?

Последняя мысль встряхнула. Келли говорила, что этого не должно случиться, значит, не дам себя поймать. Я встала, преодолевая дрожь в коленях. Один из преследователей сел в нашу машину. Келли больше не лежала на дороге. Он забрал ее с собой? Оставшиеся двое слушали Рыжего и кивали. Он показывал им что-то на капоте, возможно, карту. Собирались искать меня? Ощущая соленый привкус на губах, я наблюдала, как вся моя жизнь скрывается за поворотом вместе с нашим стареньким GMC. Я осталась один на один с реальностью.

Не дожидаясь, пока они начнут шарить по зарослям, я развернулась и побежала на запад. До Портленда сорок миль^[5]. Мне понадобится трое суток.


[1] Американский внедорожник производства корпорации General Motors


[2] Охотничья винтовка


[3] Американский жулан — птица семейства сорокопутовых


[4] 548 метров


[5] около 65 километров


1 - Американский внедорожник производства корпорации General Motors

2 - Охотничья винтовка

3 - Американский жулан — птица семейства сорокопутовых

4 - 548 метров

5 - около 65 километров

«Северо-Восток-Нотт-Стрит двадцать девять девяносто четыре», — повторяла я трое последних суток, как волшебное заклинание. Только эти магические слова помогали не расклеиться и держать курс на Портленд. В каждом шорохе и треске веток чудилась погоня. Из-за дятла у меня чуть не случился сердечный приступ. Я почти не спала, пробираясь по лесу ночью, а днем прячась в зарослях или на деревьях. Искала ягоды, но был не сезон, приходилось перебиваться грибами и терпеть голод.

Карты Орегона остались в бардачке, но все улицы Портленда вставали перед внутренним взором, когда закрывала глаза. Благодаря фотографической памяти я знала, куда идти, но не знала, что меня там ждет. Если все это происходит из-за моих способностей, то не приведу ли я неприятности за собой?

Когда лес кончился, стало совсем плохо. Под открытым небом ощущение опасности усилилось — если Рыжий и его дружки найдут меня посреди поля, спрятаться будет негде. Строения пугали еще больше, и я обходила их за милю, но потом начался пригород Портленда, и деваться стало некуда. Окруженная домами, я задыхалась от страха, пот стекал градом и, казалось, в меня целятся из всех окошек и дверей. Заметив фермера, в первую секунду я приняла его за Рыжего и долго бежала, пока не кончились силы. Потом обнаружила, что сбилась с курса, и пришлось возвращаться вдоль поля. Поймала себя на том, что постоянно оглядываюсь, не только опасаясь погони, но и ожидая увидеть Келли. Словно мне приснился кошмар, а Келли сейчас нагонит меня и скомандует: «Не расслабляться! Марш заниматься английским!» И я бы послушалась, зная, что все идет своим чередом.

Но Келли не приходила.

Добравшись до Портленда, я растерялась. Мы никогда не заезжали в большие города. И как бы хорошо я не изучила карту, такое количество домов и улиц сбивало с толку. В лесу всегда привычно и понятно, а в городе постоянно возникали препятствия, которые приходилось обходить.

Порядочно поплутав, уже в сумерках, я добралась до цели. Пробравшись на задний двор, я притаилась за кустами и наблюдала за темными окнами дома Ника Эберта. Потом послышался шорох гравия на подъездной дорожке: хозяева вернулись. В окне зажглась лампа, осветив большую уютную кухню. К столу подошла женщина и остановилась, выкладывая продукты из сумок. Она повернулась, и я разглядела темную кожу. Неожиданно, но я ведь ничего не знаю о семье Ника и его жене.

Я выбралась из кустов. Обойду дом и постучусь в дверь. Главное, не задерживаться на открытых участках. Завернув за угол и чуть не угодив в открытую дверь подвала, я наткнулась на темнокожего мужчину. Увидев меня, он испуганно открыл рот. Я испугалась не меньше, и мы так и стояли, разинув рты и смотря друг на друга.

— Ты кто такая? — он опомнился первым. — Как ты тут оказалась?

— Я ищу Ника, — пискнула я, отступая. На лице мужчины все больше проступали недовольство и злость.

— Здесь нет никакого Ника, — возмутился он. — Ты что, через забор перелезла? — и помахал рукой в воздухе, словно очерчивая мой путь.

Неужели я ошиблась домом? Я сделала еще шаг назад. Глупо, чтобы выбраться нужно идти вперед, а лучше бежать.

— Кимми! — взревел мужчина. — Вызывай полицию! У нас взломщик!

Я подскочила от испуга и возмущения. В доме хлопнула дверь, послышался женский голос и в окне над нами зажегся свет. Я отвлеклась и пропустила как мужчина метнулся ко мне. Попыталась проскочить под его рукой, но он вцепился в мое запястье мертвой хваткой. Его возмущение усилило мое, горячая волна его злости пробежала по венам. Перехватило дыхание, перед глазами заплясали темные точки, я вспотела и зарычала, осознав, что эмоции разрывают на части — мои вперемешку с чужими. Голова чуть не взорвалась. Нельзя меня трогать!

Со всей силы я наступила ему на ногу. Он заорал, и я заехала ему локтем в живот. Он схватил меня за шиворот, словно котенка, и встряхнул в воздухе. Я беспомощно забарахталась.

— Кимми, она хочет сбежать. Запру ее в подвале, — орал мужчина.

Он толкнул меня в открытую дверь. Я чуть не свалилась со ступенек, но в последний момент уцепилась за ручку. Одарив возмущенным взглядом, мужчина захлопнул дверь подвала, оставив в кромешной темноте.

— Кимми, ты вызвала полицию?

Я вслушивалась в звук удаляющихся шагов, сжимая виски и сдерживая ярость. Он не имел права меня запирать! Двери не поддавались, даже когда я налегла посильнее плечом. Я заорала от бессилия и несправедливости. Пихая и царапая дверь, ощутила момент, когда чужие эмоции рассеялись, и остался только мой страх.

Я влезла не в тот дом! Теперь я преступница? Меня посадят в тюрьму? Но я должна найти Ника, чтобы он отвез меня к отцу. А если не найду? Я больше никого не знаю в Портленде. Да и вообще больше никого не знаю. Ник знаком мне только по фотографии, а об отце известно только имя. У меня была Келли, но теперь я осталась одна. Одна в темном и холодном подвале. Я скорчилась на верхней ступеньке, остро ощущая одиночество и беспомощность, не представляя, что делать дальше.

Минут через пятнадцать послышались голоса. Я уставилась в темноту, готовая бежать, как только откроют дверь.

— Не пугайте ее, пожалуйста, — послышался женский голос.

— Она влезла в наш дом, Кимми! Что значит, не пугайте? — возмутился знакомый бас. Я вспомнила его злость и сжала кулаки.

— Во-первых, не факт, что она была в доме. Я все проверила, ничего не пропало. А во-вторых, Руфус, ты же сам сказал, что она ребенок.

Мне нравились ее интонации. Складывалось впечатление, что она хороший человек.

— Да нынче такие дети, — пробурчал Руфус.

— Позвольте, мы сами разберемся, — вклинился напряженный голос. — Открывайте.

Замок щелкнул, и фонарик осветил подвал.

— Мисс, пожалуйста, не делайте резких движений. Выйдите из подвала и поднимите руки, — говоривший держался подальше, не пытаясь меня схватить. Прикрываясь рукой от света, я выбралась наверх. Двое полицейских и хозяева дома не спускали с меня глаз, наверное, бежать сейчас — плохая идея. Я почти ничего не видела, к тому же до сих пор находилась на чужой территории.

Пусть выведут за ограду.

— У вас есть оружие?

Я помотала головой и чуть не зарыдала, вспомнив свой арбалет и ремингтон Келли. Их забрали чужаки.

— Мы проверим, — один из полицейских держал меня на мушке. Он кивнул напарнику, и тот двинулся ко мне. Я оторопело наблюдала за его приближением.

— Да она же просто ребенок, — воскликнула женщина. — Откуда у нее оружие?

Меня собираются обыскать? Я отпрыгнула, боясь, что чужие эмоции снова вышибут из меня дух. С Келли такого никогда не было. Только в последний раз в машине. Я моргнула, сбрасывая тяжелые воспоминания.

— Мисс, пожалуйста, не двигайтесь и держите руки на виду, — нервно скомандовал полицейский с оружием. Второй застыл, опасливо поглядывая на меня. Глаза привыкли к полутьме, и я разглядела на его груди табличку: офицер Стивенсон. Складывалось впечатление, что полицейские чего-то боятся. Неужели в Портленде дети ходят с оружием, и взрослые опасаются, как бы они кого не пристрелили? Или сами готовы пристрелить ребенка? Что за безумный мир?

Я прикидывала, успею ли прошмыгнуть до калитки или они выстрелят в спину? Судя по всему, полицейский напротив готовился пустить оружие в ход. Он снова кивнул напарнику, и тот решительно шагнул ко мне. Я зажмурилась и перестала дышать, когда руки офицера Стивенсона похлопали по спине и животу, а потом спустились к лодыжкам. Все оказалось не так плохо: прикосновения были мимолетными, и он держал себя в руках. Пока не дотронулся до задних карманов джинсов.

— Посмотрим, что тут у нас, — от его прикосновения меня затопило азартом, и я поймала руку офицера, когда он вытащил нож Келли.

Я попыталась отнять нож, но полицейский стряхнул мою руку.

— До выяснения побудет у нас, — он продемонстрировал нож напарнику и убрал в свой задний карман. Во мне поднимались злость и негодование. Я ведь не сделала ничего плохого, а со мной обращаются, будто с преступником.

Офицер Стивенсон достал наручники и, заведя мне руки за спину, защелкнул на запястьях. Они звякнули, охватывая руки холодом. От унижения запылали щеки и застучало в висках.

— Мисс, вы осознаете, что проникли на чужую территорию? — полицейские расслабились. — Что вы здесь делаете?

Я думала лишь о побеге, осматривала двор и искала пути отступления. Как только они хотя бы на пару секунд отвлекутся, рвану к калитке. Но как быть с наручниками? Я смогу бежать? К тому же они забрали нож.

— Она ищет какого-то Ника, — недовольно пробурчал Руфус. Полицейские снова напряглись.

— Ника? — переспросил у Руфуса офицер Стивенсон: — Что за Ник? Может это прежний владелец дома?

— Мне почем знать? — Руфус выказывал нетерпение, его жена печально качала головой. — Мы купили дом через агентство три года назад.

— Как тебя зовут? — спросил тот полицейский, который целился в меня две минуты назад. Я молчала. Мое имя — не его дело. — Сколько тебе лет?

Пристальное внимание нервировало. Я дергала цепочку, пытаясь понять, можно ли ее оторвать. Они ждали ответа, но я только плотнее сжала губы. Понятия не имею, что будет, когда они пробьют мое имя по базам. Всю жизнь я чувствовала себя призраком среди людей, избегая их и прячась в лесу да в кемпингах, где никому нет дела. Вдруг окажется, что официально я мертва?

— Ладно, заберем ее в участок, — вздохнул офицер Стивенсон. — Выясним, кто такая.

Он жестом пригласил на выход. Я только этого и ждала, и ринулась к калитке. Второй полицейский подскочил и схватил за руку.

— Тише, тише, не так быстро, — я почувствовала его горячее рвение и запах чеснока. Попытка выдернуть руку ничего не дала, он схватил сильнее и потащил к выходу.

— Да она же просто ребенок, — воскликнула вслед хозяйка дома. — Осторожнее.

Ребенок? Сейчас я ощущала себя взрослым усталым мужчиной, полным раздражения. Хозяева дома сами полицию вызвали, нечего теперь возмущаться.

— Мэм, мы делаем свою работу, — офицер Стивенсон отправился за нами.

Руфус ворчал про истоптанный газон, а я пыталась сбросить чужие эмоции и делала вид, что послушна, как овечка. Пока не дергалась, полицейский был сдержан и невозмутим.

Вот и калитка. Как только мы шагнем на улицу, сбегу. С наручниками разберусь потом.

На пустынной улице стояла только полицейская машина, беззвучно мигая лампочками сирены. Полицейский потянул за собой, когда я застыла посреди тротуара.

У меня не будет второго шанса.

Я выдернула руку и рванула в сторону. И успела сделать всего два шага, прежде чем увидела его. Рыжего! Того, кто убил Келли. Он смотрел на меня из медленно проезжающей мимо машины и, казалось, только и ждал, когда я подойду ближе.

— Не делай глупостей, — подскочил офицер Стивенсон и, не дотрагиваясь, выставил вперед руку. — Не заставляй меня за тобой бегать. Никому из нас это не нужно. Просто сядь в машину.

В горле пересохло. Келли говорила бежать, но, убежав сейчас, я попаду прямо в лапы к убийцам. Удастся ли сбежать из полицейского участка? Я посмотрела на Рыжего и приняла решение.

Офицер Стивенсон отскочил в сторону, когда я нырнула в салон. Его напарник держал дверь. Он же сел за руль. Забираясь в машину, офицер Стивенсон бросил на меня укоризненный взгляд.

— Пост, это пятнадцатый. Код сорок три^[1]. Возможно, четыреста восемьдесят четыре^[2], — сказал он в рацию. — Едем в участок.

Прозвучало как абракадабра. Но что бы это ни значило, в полицейском участке я надолго не задержусь. Буду молчать и сбегу при первой возможности.

Я вспомнила взгляд Рыжего: он спокойно смотрел мне вслед, словно знал, что я никуда не денусь. И как он меня нашел? Тоже шел по следу Ника? А если я приведу убийц к Нику и его семье? Тогда мне и про него следует молчать.

От ужаса я вспотела. В горле запершило, и я закашлялась. Офицер Стивенсон адресовал мне еще один укоризненный взгляд. Я демонстративно отвернулась к окну. В уши словно ваты напихали: звуки стали глуше и доносились, будто через бутылочное горлышко. Отзвуки чужих эмоций заворочались во мне, как медведь в тесной берлоге, ударяя по нервам и царапая кожу. Я испугалась, что упаду в обморок. Скорчилась на сиденье, больше всего желая, чтобы все стало как прежде. Чтобы вернулась Келли, отругала за побег и своеволие и засадила за учебу.

Провожая улицы Портленда взглядом, я осознала, что уже ничего не будет как прежде.

* * *

В полицейском участке меня опять обыскали. Я отпихнула одного офицера и наступила на ногу второму, но они все равно добрались до фотографии, денег и кулона. А потом пристегнули наручники к крюку в столе и оставили одну в безликой комнате с зеркалом. В гнетущей тишине мысль о том, как сильно я подвела Келли, нещадно сверлила черепную коробку. Она просила меня бежать, добраться до Ника, но я не справилась и попалась, как идиотка. Что они собираются со мной делать? А если спросят про отца? Я даже не знаю, можно ли признаваться в родстве.

Ощущение ваты в ушах немного отступило, и гудение ламп под потолком довело до нервного тика.

Открылась дверь. Офицер Стивенсон подошел к столу, поставил передо мной пластиковый стаканчик и бросил на стол папку. Я вздрогнула от порыва воздуха. Потом он достал из кармана ключи и отстегнул наручники. Запястья покраснели, отлично дополнив еще не зажившие ладони. Только сейчас я рассмотрела Стивенсона как следует: выцветшие волосы и обветренное лицо придавали ему незадачливый вид, словно офицер очень любил солнце, но оно не отвечало взаимностью. Наверное, поэтому он переехал в дождливый Портленд.

Он сел напротив, с интересом разглядывая меня, словно незнакомое животное в зоопарке.

— У тебя целая куча неприятностей, — довольно сообщил он, откинувшись на стуле. — Хочешь услышать весь список?

Я отвернулась к стене.

— Кроме незаконного проникновения на частную территорию и нападения на офицера на тебе еще подозрение в краже и бродяжничестве. Если скажешь свое имя и дашь телефон родителей, будет проще. — Он подождал. — Надеюсь, капитан полиции девятого участка прольет свет на загадку. — Он открыл папку, там лежала фотография, которую они отняли, и ткнул в нее. — Один из моих людей узнал Ника Эберта. И он уже едет сюда.

Чем Ник так известен, что его узнают в лицо? И Рыжий неспроста был у того дома. Словно знал куда идти. Он тоже знает Ника? Даже если не знает, я приведу убийц прямо к нему. Тогда никакой капитан полиции девятого участка не поможет.

Офицер Стивенсон вопросительно поднял бровь, когда я на него посмотрела. Что же делать? Перевела взгляд на закрытую папку. Если в ней лежала фотография, то нож и кулон наверняка тоже там.

— Откуда у тебя фотография? — офицер подвинул ее в мою сторону.

Я схватила со стола папку и фотографию и кинулась к двери. Офицер Стивенсон отреагировал слишком поздно, попытавшись поймать мою руку. Но я уже распахнула дверь и вывалилась наружу.

Коридор в обе стороны. Куда бежать?

Я ринулась направо и оказалась в большой комнате с полицейскими. Они ходили, стояли или сидели за столами. В противоположном углу виднелась дверь. Вдруг это кладовка? Но назад тоже нельзя. Я двинулась через комнату, делая вид, что меня здесь нет.

— Остановите ее! — донеслось за спиной, и все полицейские, как по команде, посмотрели на меня. — Остановите!

Я попыталась прошмыгнуть мимо, но меня ухватил за руку ближайший полицейский. Чужое недовольство садануло по нервам, как удар грома. Я дернулась в сторону и услышала треск ткани. Хватка ослабла, и я нырнула под стол от очередных рук. Пробралась по полу до следующего прохода. Схватили за ногу, но я вцепилась в ножку стола и брыкалась что есть мочи. Отстаньте, мне нужен выход!

Выставив перед собой и полицейским стул, я нырнула обратно под стол. Папка выпала из рук, и я не успела ее подобрать, уворачиваясь от очередного ловца.

— Да поймайте ее уже кто-нибудь, — басил офицер Стивенсон. — Не участок, а детский сад.

Стол, под которым я пряталась, окружили. Со всех сторон раздавался гомон, топтались ботинки и заглядывали лица. Фотография смялась в руке, от всей моей жизни остался только клочок скомканной бумаги. Я все потеряла, меня загнали в ловушку, но я не собиралась сдаваться.

— Вылезай, — офицер Стивенсон заглянул под стол и тоже попытал счастья, протянув ко мне руку. Я его укусила.

Он вскрикнул и отскочил.

— Забудь о социальной службе! — заорал он. — Угодишь в колонию для несовершеннолетних!

Стол надо мной неожиданно пропал, когда его сдвинули в сторону, и офицер Стивенсон схватил меня за плечо. Его гнев прошил как тысяча мелких иголок, и я завопила от злости и возмущения, цепляясь за столы и стулья, но они с грохотом тащились по полу вслед за мной туда, куда меня тащил офицер Стивенсон.

В комнате с зеркалом меня снова пристегнули наручниками к крюку. Я дергала цепь, пинала ножки стола и рычала. Стаканчик упал на пол, вода разлилась, но я не могла остановить злость. У меня заболела голова, я осипла, от света резало глаза. Горел каждый дюйм кожи, словно я попала под облучение. И где чертова фотография? Я разозлилась на себя и на весь мир, жалея, что отправилась на поиски Ника. Нужно было остаться в лесу, переждать пару недель. Или месяцев. Или вообще никогда не приходить в город. Келли была права, когда говорила про изоляцию и осторожность — люди для меня опасны. Особенно их эмоции.

— …и перевернула весь участок, — донесся голос офицера Стивенсона. — Надеюсь, вы ее не знаете, потому что я гарантирую ей неприятности.

Пусть все убираются к черту! Рык уже зародился в горле, но тут я разглядела вошедших. У меня перехватило дыхание, когда я узнала Ника. Тот самый юноша с фотографии, но лет на пятнадцать старше. Он выглядел как взъерошенный щенок, только выросший и набравшийся мудрости. Он озадаченно смотрел на меня, и на его лице все больше проступали изумление и растерянность.

— Тереза? — еле слышно произнес Ник, и я удивилась тому, что он меня узнал. Его фотография была со мной, сколько себя помню. А что ему известно обо мне? Он окинул меня цепким взглядом. — Как ты здесь оказалась? Что произошло?

Офицер Стивенсон с готовностью открыл рот, но Ник поднял руку.

— Вашу версию я уже слышал, — он многозначительно посмотрел на Стивенсона, — и методы обращения с задержанными отметил. Я спрашиваю у нее.

— Удачи, — фыркнул Стивенсон. Наверняка выставил меня воровкой и чудовищем. — Она ни слова не сказала.

Ник подошел и присел на корточки. Он так внимательно заглядывал мне в глаза, что погасил злость офицера Стивенсона, которая все еще бурлила внутри, не находя выхода.

— Тереза, ты знаешь, кто я? Что случилось?

— Меня прислала Келли, — сухие губы с трудом разомкнулись. Казалось, я не говорила тысячу лет. — Я шла к тебе.

— Я так и понял, — Ник мягко кивнул и повернулся к офицеру Стивенсону, произнеся совсем другим тоном. — Снимите с нее наручники. Вы совсем из ума выжили?

Офицер Стивенсон возражал, но Ник настаивал. Забрал у офицера ключи и открыл замок, а потом тревожно смотрел на меня, пока я потирала запястья. Они узнают его по фотографии и слушаются приказов? Может, стоит рассказать ему о Рыжем с дружками, а не ломиться в лес? Вдруг он поможет?

— Прости, мы переехали несколько лет назад, а от вас долго не было вестей, — Ник выглядел подавленно, разглядывая меня и нервно подергивая пальцами.

Они ждали от нас вестей? Кто «они»? Келли общалась с сыном чаще, чем я думала?

— Раз вы ее знаете, то вразумите, — начал офицер Стивенсон. — Со мной она разговаривать не хочет.

— Оформите перевод, я ее забираю, — отрезал Ник. Я подняла глаза на офицера, опасаясь его реакции. Конечно, он разозлился. Его злость, словно эхо, поднималась и во мне, и я изо всех сил пыталась ее унять. Задержала дыхание и зажмурилась. Пока они пререкались, представила, что я в лесу, сижу в засаде и караулю жулана, слышу только трепетание листвы и пение птиц.

— Тереза, — беспокойство и волнение коснулись меня вместе с рукой Ника. Я открыла глаза. — Где Келли?

Я растерялась. Как сказать человеку, что его мать мертва? Особенно если офицер Стивенсон буравит недовольным взглядом, а на улице рыщут убийцы?

— За нами следили. Сейчас они в Портленде.

— Люди Виктора, — Ник кивнул и скривился.

— Виктора? — я открыла рот от удивления.

— Келли тебе не рассказывала?

— Не особо, — я не могла понять, что чувствую. Страх? Обиду? Меня ищут, а я даже не знаю зачем. Как можно такое скрыть? Что нужно этому Виктору? Наверняка дело в способностях. От ужаса волоски на руках встали дыбом, и я поежилась.

— А она рассказала тебе, что ты… — он смутился и перебил сам себя. Покосился на Стивенсона и полез за телефоном: — Я должен позвонить, — и направился к выходу.

— Что происходит? — офицер Стивенсон преградил ему дорогу.

— Просто оформите перевод, — бросил Ник, нажимая на вызов. — Этим займется девятый участок.

— Они знают о тебе, — крикнула я вдогонку. Ник кинул на меня взгляд и быстро вышел. Он не выглядел испуганным, скорее, недовольным, словно ожидал неприятностей, но надеялся, что до них не дойдет.

Офицер Стивенсон тоже выглядел недовольным. Наверное, злился, что я не хотела с ним говорить, но если он думал, что я в курсе событий, то пусть подумает еще. Три дня назад моя жизнь состояла из книг, наблюдений за животными и бесконечной дороги. Сейчас я сидела в маленькой серой комнате, со следами наручников на руках и с убийцами на хвосте и совершенно ничего не понимала.

С удивлением я обнаружила, что левый рукав рубашки болтается на паре ниток и вот-вот оторвется. Когда это случилось? Наверное, при попытке бегства. Я снова разозлилась, вспомнив, как меня ловили и негодование офицера Стивенсона.

— Вы его слышали, — процедила я сквозь зубы. — И отдайте мои вещи.

Взгляд офицера вспыхнул, он скривил губы и усмехнулся.

— Думаешь, выпуталась? Надеешься, всегда кто-то будет решать твои проблемы? Мир не так устроен, — презрительно добавил он и вышел из комнаты.

Ник вернулся еще мрачнее. Он видел убийц? Узнал о Келли? Снова поругался со Стивенсоном? Я не знала, что и думать, пытаясь прочитать по его выражению лица. Вопросы теснились в голове, перебивая сами себя и умирая от страха перед ответами. Ник в раздумьях рассматривал оторванный рукав моей рубашки.

— Где Келли? Вы разделились? — Не дождавшись ответа, он снова заглянул мне в глаза. — Уверена, что они проследили за тобой до участка?

Я кивнула, с трудом проглотив горькую слюну. Сказать все равно придется, но лучше выбрать подходящий момент.

— Я отвезу тебя к отцу. Пойдем, — хмуро бросил он и скрылся из виду. Я нерешительно последовала за ним. Мы просто выйдем на улицу?

Подбирая стулья, полицейские провожали меня косыми взглядами. Ник подошел к офицеру Стивенсону.

— У вас есть свободная патрульная машина?

Я затаила дыхание.

— Ну, допустим, — последовал недовольный ответ.

— Попросите кого-нибудь подогнать ее к черному входу, — невозмутимо произнес Ник и повернулся ко мне.

Я наблюдала за офицером с содроганием. Он явно мечтал, чтобы мы с Ником провалились сквозь землю, и как можно глубже, но просьбу выполнил, кивнув полицейскому за соседним столом. Я уважительно покосилась на Ника. И вздохнула — надо рассказать про Келли. Полицейский участок — совершенно неподходящее место, но я не слышала, чтобы кто-нибудь составил список мест, подходящих для трагичных новостей.

Я набралась решимости и открыла рот, но тут Ник достал телефон.

— Лорейн, — тихо сказал он в трубку, — быстро собери все необходимое, бери детей и езжай на ферму. — Из трубки донесся недовольный женский голос, и Ник поморщился. — Просто делай как я сказал. Я скоро приеду.

Подошел полицейский и отдал Нику ключи и пакет. Ник кивнул и сунул пакет мне. Я заглянула внутрь: фотография, деньги, нож Келли и кулон. Наконец-то! Только сейчас я сообразила, что вряд ли они находились в папке. Папка была слишком плоская. Чтобы опять не разозлиться, я посмотрела на Ника. Он задумчиво крутил в руке ключи. Развернулся и сделал шаг, но тут же остановился и обернулся.

— Где Келли? — он сжал губы и напряженно ждал ответа. Я должна все ему рассказать. Пока я собиралась с духом, он произнес: — Шестнадцать лет назад моя мать увезла младенца из города — тебя. Последний раз я видел ее три года спустя, но вам снова пришлось уехать. Конечно, я надеялся когда-нибудь еще увидеть ее, как и Шон тебя. Где она?

У меня забилось сердце и защипало глаза. Я отняла у Ника мать. Странно, что он возится со мной, а не бросил в полицейском участке.

Но я должна сказать это вслух. Только произнесенное вслух становится реальностью.

— Они убили ее. Застрелили.

Ник шумно втянул воздух, гримаса боли исказила его лицо. Он закрыл глаза и склонил голову. Я сжалась в комок и едва дышала, боясь пошевелиться. Сцена убийства Келли, как карусель, прокручивалась и прокручивалась в голове.

— Они хотели ее забрать, но она сопротивлялась. Их было четверо, наверное, я могла бы помочь, но из оружия у меня был только нож, — я боялась расплакаться, поэтому начала кусать губы. — Наверное, если бы я отвлекла их на себя, они бы не стали…

Он схватил меня за руку, и я вздрогнула. Его скорбь обжигала.

— Ты все сделала правильно, Тереза. Ты правильно поступила, что нашла меня. Ведь Келли именно это и просила тебя сделать?

— Я ошиблась, — Ник расплывался, то ли от слез, то ли от оглушающих эмоций, которые опять превратили мир в размытую дождем картину. Если сейчас мы станем обсуждать Келли, голова разорвется от боли. — Помоги мне выбраться из города, и я уйду.

Раньше, чем Ник ответил, я ощутила его несогласие. По какой-то неведомой причине он чувствовал ответственность за меня. Почти как Келли. Почему? Ведь он меня не знает.

Я выдернула руку и отшатнулась. Было невыносимо ощущать его сочувствие. Словно пытаться надеть чужое платье: вроде оно тебе нравится, но ты всегда будешь помнить, что оно предназначено другому.

— Ты никуда не пойдешь, — Ник шагнул за мной. — Я должен отвезти тебя к отцу. Ты не представляешь как это важно.

— Важно? — это звучало бессмыслицей. Важнее куда-нибудь спрятаться. Мысли рассыпались, и подкосились ноги. Мир словно отодвинулся, став отражением самого себя, и меня охватила бесконечная усталость. Так бывает, если проплыть пару миль без отдыха и выйти на берег — мышцы устают настолько, что отказываются держать тело.

Я почти не понимала, что происходит: я куда-то шла, Ник тащил меня за собой, я чувствовала его скорбь и страх. Потом он прошептал: «Пригнись и не вставай». Наверное, это машина, и я упала на заднее сидение. Везде ловушки, люди для меня опасны. Надо бежать!


[1] полицейские позывные – операция завершена


[2] кража

Я проснулась в кромешной темноте. Враждебная тишина окутала со всех сторон. Это дом Ника? Или меня забрал Рыжий, пока спала? Страх парализовал, и, как ни пыталась, не получалось встать. В висках пульсировало, в горле пересохло, стянуло кожу на затылке, сердце так громко застучало, что казалось, стук раздается вокруг. Я пришла в себя от скрипа пружин. Ладонь нашарила гладкую и мягкую простынь. Всего лишь кровать.

Темнота оказалась вовсе не такой кромешной. Из окна шел тусклый свет, похожий на раннюю зарю. Постепенно из темноты проступили шкаф, ковер на полу, дверь. Я была одета, но босиком. Наверное, Ник принес меня сюда, как маленькую девочку. Я смутилась.

Мои кроссовки стояли на полу. Я обулась и тихонько прошла к двери. Как только ее открыла, услышала голоса, вышла в коридор и спустилась на несколько ступенек.

— Нам это не нужно. Подумай о детях, — донесся женский голос, и я замерла на ступеньке. Говорившая сдерживалась, но ощущалось, что она готова заорать во все горло. Разговор вели под лестницей, и я никого не видела.

— Лорейн, я думаю о детях, — произнес Ник. — Поверь мне. Но она тоже ребенок. Я же не могу просто выгнать ее на улицу. Она и так много перенесла. Видела бы ты ее.

— Мне все равно, — заявила Лорейн. — Ты подвергаешь риску нашу семью. Нужно отдать ее отцу, пусть разбирается.

— Шона нет в городе, он прилетит завтра.

— И она должна провести с нами сутки? — возмутилась Лорейн. Голос приблизился, и русая голова появилась под лестницей. — Знаешь, вся эта история с Шоном мне порядком надоела. Ты ему ничем не обязан. Он просто тобой пользуется, когда ему удобно.

— Думаешь, ему удобна смерть моей матери? Или своей дочери? — Ник подошел к ней, почти прокричав последнюю фразу. Я видела только их затылки: темный Ника и светлый его жены. — Лорейн, опомнись!

Она шумно вздохнула.

— Мне очень жаль твою мать, но виноват в этом только Шон.

— Но не Тереза! — отрезал Ник.

Лорейн долго молчала.

— Если что-нибудь случится с детьми, виноват будешь только ты!

Она развернулась и ушла. Под лестницей остался один Ник. Он немного постоял и ушел в другую сторону.

Я впервые увидела Ника несколько часов назад, но Келли в порывах откровенности (что случалось очень редко, но все же случалось) рассказывала о сыне. О том, каким он был ребенком, как учился в школе, и как хотел стать физиком, не потому что любил эту науку, а потому что мечтал изобрести телепорт. Я знала, что она тоскует, и не понимала, почему они не могут быть вместе. Все, что я могла — это говорить с ней о Нике. За столько лет я привыкла к нему, как к еще одному члену семьи, который все время в разъездах. В какой-то степени я считала его старшим братом, а теперь из-за меня он и его семья в опасности.

Я вернулась в комнату. Пакет лежал на тумбочке рядом с кроватью. Если я что и поняла за время пребывания в Портленде, так это то, что мне следует держаться от людей подальше. И не важно, какие у них намерения и чего они хотят, я боялась уже самого факта их присутствия. Я вспомнила раздражение Руфуса и злость офицера Стивенсона, и страх Ника. Если дотронусь до его жены, то наверняка почувствую ненависть. А если до Рыжего? Пакет в руке задрожал, когда я бесшумно закрыла за собой дверь.

Широкие деревянные ступени мягко пружинили под ногами, включенные бра на темных стенах почти не разгоняли темноту. Чувствуя себя привидением, я ступила на ковер в холле. Дверь прямо передо мной. Что я буду делать, когда выберусь? Прятаться от Рыжего до скончания веков?

— Тереза!

Я подпрыгнула от испуга и обернулась. В проеме комнаты стоял сердитый Ник. И откуда только взялся? Караулил? Сердце колотилось как сумасшедшее, и я потеряла драгоценные секунды. Могла бы сбежать, но Ник сделал несколько шагов и оказался между мной и дверью.

Только опасение снова пережить его эмоции останавливало от бегства. Он наверняка попытается меня схватить. Ну и ладно, в доме есть другие двери. Я сделала шаг назад.

— Ты напоминаешь мне ее. Мою мать, — произнес Ник.

Мысли заметались в поисках логики. Я удивилась. Разве?

— Принимая решение, она никогда не думала, как они отразятся на других. Чаще ее поступки были верными, но некоторые вредили окружающим и ей самой.

Я подумала обо всех решениях Келли, которые она принимала без меня, и мысленно согласилась с Ником. Келли говорила, что вся наша жизнь — цепочка решений, которые делают нас теми, кто мы есть. Как выбрать путь, который не приведет к ошибкам? Я чувствовала себя лишней здесь, в этом доме. В этой жизни.

— Ты не обязан меня защищать. И Келли была не обязана. Твоя жена права.

— Возможно, — Ник поморщился, когда понял, что я слышала их разговор. — Но твой отец тебя защищает. А я обязан ему.

— Мой отец меня бросил! — бессилие и злость были моими собственными. И слезы, которые я безуспешно пыталась сдержать. — А Келли тебя.

— Нет, — Ник покачал головой, печально глядя на меня. — Все было не так. Он не бросал тебя, он тебя защищал. И наши ситуации нельзя сравнивать. Когда уехала моя мать, мне было за двадцать, я жил отдельно.

— От чего отец меня защищал? Те люди и меня хотят убить?

Ник должен был улыбнуться и сказать, что это плохая шутка, но он только нахмурился и тяжело вздохнул, словно подыскивал ответ.

Я почувствовала себя пустым и бесполезным сосудом. Все, чем он был наполнен до сих пор, испарилось, превратившись в зыбкие воспоминания, да и им больше нельзя доверять. Новая реальность состояла из шаткой ненадежности, и это страшило и злило одновременно.

— Кто такой Виктор? Его люди убили Келли и охотятся за мной?

Ник хмуро молчал, но во взгляде сквозило сомнение.

— Слушай, я очень хочу тебе все рассказать, правда. Но лучше пусть тебе расскажет отец. Все не так просто, и к тому же я не знаю всех нюансов, связанных с твоей семьей, — он смутился, словно уже ляпнул лишнее.

Семьей? Значит, моя мать жива? Есть другие родственники? И что значит «все не так просто»? Все настолько сложно, что Ник не берется рассказать? И что мне делать с таким ответом? Он запутал еще больше. Хотя от понимания, что какой-то таинственный Виктор хочет меня убить, в голове вообще мыслей не осталось. Чем я ему так насолила? Может, он ищет и убивает таких, как я — людей со способностями?

— Рановато, конечно, — Ник бросил быстрый взгляд на часы, — но пойдем-ка, позавтракаем.

Он упомянул еду, и я поняла, что буквально умираю с голоду. Позавчера я поймала и зажарила кролика, и до сих пор сожалела. Пока мастерила силки, почти передумала, но уже ощущала рези от голода. В мае в лесу не найдешь ягод. Я могла бы подстрелить птицу, но арбалет остался во внедорожнике. Вместе с Келли. Пришлось наступить на горло своим принципам и поймать кролика. Я вспомнила быстрое трепетание пульса в маленьком и хрупком тельце, застрявшем в силках, и в горле встал ком.

Под пристальным взглядом Ника я взвесила все за и против. Бежать в лес и прятаться от Рыжего или остаться здесь, нормально поесть и расспросить о себе и Келли. Ник направился вглубь дома, наверное, на кухню. Я оглянулась на входную дверь, вздохнула и пошла за ним.

Уминая холодные сэндвичи, я слушала про Келли. Я знала, что она была криминалистом. Более пятнадцати лет помогала раскрывать убийства и считалась одним из лучших экспертов. Советоваться с ней приезжали специалисты со всей страны. Келли рассказывала об этом с гордостью, и я всегда удивлялась, зачем же она променяла успешную работу на жизнь в дороге от кемпинга к кемпингу.

Оказалось, что Келли уехала из Портленда не только из-за меня. Ей попалось одно «гнилое» дело, она никому ничего не говорила, пока не стало слишком поздно. Ее шантажировали — вынуждали подделать улики, скрыв причастность паршивого чиновника. Угрожали семье.

— Тогда я этого не знал, — зло усмехнулся Ник. — Только начинал карьеру в полиции. Она решила пойти на уступку и уехать. И тут как раз возникла ситуация с Шоном…

— Какая ситуация? — от неожиданности я открыла рот и чуть не потеряла остатки сэндвича.

Ник бросил на меня задумчивый взгляд.

— Что ты знаешь о своем отце?

— Только имя — Шон Рейнер. Но кто он? Почему меня бросил? И что с моей матерью? — зачем вообще ждать отца, если на меня объявлена охота? Я могу убежать и спрятаться, и забыть обо всем. И никто меня не найдет. Или отец тоже объявит охоту?

— Что ж, может и правильно, — вслух размышлял Ник. — Это тебе совершенно не было нужно.

— Думаешь, если бы я знала, что меня хотят убить, моя жизнь была бы хуже? — взяла досада, быстро превратившаяся в злость. Я кинула остатки хлеба на тарелку. — По-моему, и сейчас ничего хорошего. Может, стоит попросить о помощи полицию?

— Я и есть полиция, Тереза, — устало вздохнул Ник.

— Так это ты капитан девятого участка?

Ник кивнул, и все стало на свои места. Я-то думала, офицер Стивенсон говорил про кого-то еще, и с минуты на минуту ждала, что к нам вломится таинственный капитан. Так вот почему его слушали.

— Тем более! Значит, ты сможешь поймать убийц!

Ник молчал, что меня возмутило. О чем тут думать?

— Все не так просто. Тебе лучше сначала поговорить с отцом. А после, если захочешь, мы еще раз это обсудим.

— Мой отец тебе кто? — фыркнула я. — Начальник? Без его разрешения ты не можешь делать свою работу?

Ник поморщился и напряженно произнес:

— Я понимаю тебя, Тереза, поверь, правда, понимаю. Убийство моей матери не должно остаться безнаказанным. Я полностью разделяю твою скорбь. Обещаю тебе, я сделаю все, что в моих силах, чтобы наказать виновных. Но сейчас я должен передать тебя отцу целой и невредимой. Ты не представляешь, насколько это важно.

— И чем это важнее правосудия? — Ник опять завел волынку, я разозлилась и вскочила. — Я расскажу все, что знаю, и ты начнешь расследование.

— Это делается не так. К тому же твой отец… — Ник поморщился и застыл, словно раздумывая. Может, ему, как и мне, больно думать про смерть, если речь шла о Келли? — Ладно, давай так. Покажи точное место, где все произошло. Секунду.

Он вышел из кухни и вернулся с черной тонкой книжкой в руках. Положил ее передо мной, только это оказалась не книжка, а устройство, которое показывало кусочек карты. Аэропорт, река Колумбия, граница с Канадой…

— Это маленькая карта. Ее недостаточно.

Ник вскинул бровь.

— Даже так, — пробормотал он. — Смотри, я покажу.

Он дотронулся пальцами до экрана, и картинка изменилась. Сначала все стало ближе, потом наоборот — взлетело наверх.

— Ого! — я забрала у него устройство и попробовала сама. Карта двигалась, подчиняясь движению моих пальцев. У нас с Келли такой штуки не было, мы всегда пользовались бумажными картами. — Ничего себе! Что это такое? Как оно работает? Здесь много карт?

Ник рассмеялся.

— Невероятно найти в наше время подростка, который не умеет пользоваться планшетом.

Я не обратила внимания на его изумление. Слишком увлеклась, рассматривая устройство со всех сторон, ведь оно позволяло указать место с точностью до пятидесяти ярдов^[1].

— Вот, — ткнула я на точку. Ник внимательно следил за моим пальцем. Я рассказала ему все, что произошло.

— Ты не запомнила номера машин?

— Нет, прости, — я растерялась. Честно говоря, мне такое даже не пришло в голову.

— Сколько их было? — спросил Ник деловито, но я видела, чего это ему стоило.

— Четверо. Одного я видела в Портленде, около твоего бывшего дома. Остальные, наверное, тоже тут. Я смогу их опознать, если увижу.

Он поднял на меня взгляд и нахмурился.

— Это тебе лучше обсудить с отцом.

— Что именно? — я оторопела. И если уж отец виноват в смерти Келли, как считает Лорейн, он не будет против моей помощи Нику. — Думаешь, он не разрешит мне помогать?

— Нет, не в этом дело.

— А в чем? — я его решительно не понимала.

В коридоре раздался шорох. Ник напрягся и вытащил из-за пояса пистолет. Сердце забилось как сумасшедшее, когда он сделал знак молчать и неслышно двинулся вдоль стены. Неужели Рыжий? У меня похолодели пальцы.

— Что? Пристрелишь на месте? — раздался ехидный голос. В кухню стремительно зашла светловолосая женщина, окинула меня недовольным взглядом прищуренных глаз и направилась к холодильнику. — Хотя лучше пристрели. Скоро проснутся дети, а я так торопилась, что из еды у нас только брокколи и кукуруза. Вы же съели все сэндвичи.

Я поперхнулась последним кусочком и закашлялась. Схватила стакан сока, который до этого налил Ник, но он словно вольная птица выскочил из рук и полетел на пол. Сок разлился, стакан закатился под стол. Я испуганно уставилась на Лорейн.

— Ты мечтала сбросить пару фунтов, — Ник невозмутимо взял другой стакан, налил сок и поставил передо мной. — А овощи полезны.

— Не могу сказать того же о преданности, — произнесла Лорейн, выделяя каждую букву; с шумом захлопнула холодильник и одарила Ника взглядом, от которого он должен был сгореть на месте. Но, судя по его спокойствию, за годы совместной жизни он научился отражать такие выпады. Лорейн криво усмехнулась и направилась к выходу, холодно осмотрела меня по дороге и вышла из кухни — прямая спина и гневно вздернутый подбородок.

Я обнаружила себя в углу между раковиной и плитой. Если бы Лорейн еще осталась на кухне со своим драконовым огнем, пришлось бы вылезти в окно.

— Мне надо поспать хотя бы пару часов, — Ник потер глаза и подавил зевок. Он не сердился и не пугался, а выглядел усталым. — И тебе тоже не помешает. И, прошу, — он посмотрел на меня красными от усталости глазами, — не сбегай. Патрульная машина приехала, они подежурят. Здесь ты в безопасности.

В безопасности? Наверное, безопасно там, где нет его жены, офицера Стивенсона, Руфуса и Рыжего с дружками. И где бы это могло быть? Мне пришла в голову только глухая чащоба или верхушка вулкана Маунт-Худ.

Восходящее солнце добралось до кухонного окна, осветило темную кухню и все мои сомнения. Я не понимала многого из того, что говорил Ник, не знала всех мотивов Келли и, как выяснилось, не знала ее саму. Но она была права во многом, так может не стоит обвинять ее во лжи?

Убрав с пола пролитый сок, я спряталась в комнате, в которой проснулась. Мне захотелось остаться в одиночестве и поразмышлять над тем, что произошло. Я привыкла неторопливо обдумывать каждое происшествие в своей жизни, пусть и не слишком значительное, анализировать, как событие повлияло на меня. Раньше у меня хватало времени. Сейчас жизнь неслась вперед бешеными скачками, поминутно меняя темп и сбивая с ног.

Несколько часов я сидела на кровати и наблюдала за солнечным светом. За окном расстилались бесконечные поля. Потом совсем близко, под окнами, залаяла собака, и я очнулась. Раздались и другие звуки: вдалеке переговаривались, ходили по дому. Я остро ощутила покой этого места. Казалось невероятным, что несколько дней назад я в панике бежала по лесу, удаляясь от прежней жизни.

Келли больше нет. Раньше я всегда знала, что могу положиться на нее. Она поможет, если возникнет необходимость, а сейчас я осталась одна между поверженным прошлым и туманным будущим.

Я вытащила из кармана подарок Келли на двенадцатилетие: кулон — капля янтаря на простом кожаном шнурке. Внутри навечно застыла маленькая пестрая бабочка. Я долго не верила Келли, когда она убеждала меня, что бабочка ненастоящая. Выглядела она, словно живая. Когда я вглядывалась в янтарь, казалось, бабочка шевелит усиками. Сейчас она застыла, так же, как и я, с трепетом ожидая прихода нового дня.

Сложно представить, что он принесет. Завтра я встречусь с отцом. Интересно, я похожа на него? Так странно думать, что где-то есть незнакомый мне человек, который может ограничить мою свободу. А если мы с ним не поладим? Вдруг ему не понравятся мои способности? Хотя с чего они должны ему понравиться, если из-за них на меня объявлена охота, и гибнут люди.

И почему Ник отговаривался туманными намеками? Он ведь явно что-то знал. Хотя, если он хранил чужие тайны, нечестно заставлять его отвечать. Или там что-то настолько страшное, что он предпочитал держаться подальше? И хотела ли я знать?

Слишком неуютно и непонятно. Желание остаться одной проиграло попытке отвлечься от тягостных размышлений. Нужно занятие. Я тщательно обыскала комнату, обнаружив одеяла, пледы, полотенца и прочий хлам. Заглянула в дверь за шкафом и обомлела. Душ! Не веря своему счастью, подскочила и выкрутила краны. Так и есть, настоящий душ с горячей водой!

Выходить не хотелось. Таким душем я пользовалась от силы несколько раз в жизни. Келли не стеснялась поливать меня холодной водой и уверять, что так гораздо полезнее. Я тяжело вздохнула. Я больше никогда не узнаю, что она думает обо мне или своем сыне. Острое чувство потери настигло внезапно и неотвратимо. На секунду стало больно дышать: в груди будто возник тяжелый камень и перекрыл доступ воздуха. Я судорожно вздохнула и стало легче. Но камень все равно останется внутри: пока я жива, буду помнить, что Келли больше нет.

Потом я попыталась отстирать одежду. Грязь размазалась по джинсам, а левый рукав рубашки оторвался окончательно. Я потянула правый, но он не поддавался. Я тянула и тянула, пока не послышался треск ниток. Чертова рубашка, почему ты не слушаешься? Еще немного усилий, и рукав отлетел в другой конец комнаты. Рубашка изъездила со мной Колорадо, Юту и Неваду. Оторванный рукав на полу вызывал чувство беспомощности и потери. Я подобрала его и долго сидела в обнимку с вырванными крыльями.


[1] Примерно 45 метров

При дневном свете дом выглядел сердито. Словно он приготовился к приему жильцов, распахнул все двери, но никто не приходил, проигнорировав надежды деревянного великана. Куда все делись? Я бродила по комнатам, рассматривая старые диваны, громоздкие шкафы с толстыми ручками, темные деревянные стены. На стенах висели фотографии. Повсюду как попало стояли разные безделушки. Большие и круглые часы на каминной полке пробили два как раз, когда я на них смотрела. Над ними висела картина с пионами. Рядом с часами стояла маска, отороченная перьями, а с другой стороны — костяная фигурка слона. Это что-то значило для людей, которые здесь живут, напоминало им о чем-то важном. Может быть, они недавно посещали Африку? У меня ничего не осталось от прошлой жизни, кроме перочинного ножа, кулона и фотографии, да смятых долларов, которые я даже не успела потратить. Я проверила задний карман — все на месте. Джинсы почти высохли, но не стали чище. Нечесаные волосы лезли в глаза. Я чувствовала себя неряхой и ничего не трогала, боясь испачкать.

Хлопнула дверь, и я притаилась в углу за креслом, тревожно вслушиваясь. Вроде похоже на крики детей. Донесся голос Лорейн и другие незнакомые голоса. Я присела на корточки, но тут же отругала себя за глупость. Я же не вломилась в чужой дом, и меня не арестуют. А если Лорейн найдет меня на полу за креслом, то истратит весь запас драконьего огня. Я прокралась на шум и выглянула из-за двери.

Лорейн хозяйничала на кухне, видимо, найдя выход из ситуации с брокколи и кукурузой. За столом сидели дети: парень-подросток, девочка, наверное, уже школьница, и совсем малыш. Я не могла понять мальчик это или девочка. И не могла определить, сколько им всем лет, слишком мало я была знакома с детьми. Подросток, возможно, чуть младше меня, а малыш едва ли доставал мне до бедра. Он держал в руках игрушку и бил ею по столу. На него никто не обращал внимания. Подросток рассказывал Лорейн о школе, девочка свою историю. Лорейн отвечала то одному, то другому, расставляя на столе тарелки и приборы, и даже успевала пожурить малыша. Интересно, что он ощутил, когда Лорейн до него дотронулась?

Маленькая девочка, видимо, сказала что-то смешное, потому что все разом засмеялись. Я наблюдала за ними и теряла ощущение реальности. Никогда не видела, как большая семья собирается вместе. Но это я — ненастоящая. Я пришла из другого для них мира и ничего не понимаю в их делах.

— Тереза, не хочешь присоединиться к нам?

Испуг пригвоздил к месту. В кухне воцарилась тишина. Лорейн смотрела на меня так, словно прицеливалась. Они все смотрели. Я несмело сделала вперед несколько шагов и замерла, не понимая, чего именно они ждут. Я должна сесть за стол или помочь Лорейн? Или стоит уйти и не мешать? Я чувствовала себя косулей на водопое в засуху: вроде положено перемирие, но ведь всем известно, что на самом деле это сказки, и косулю съедят.

Подросток окинул меня ироничным взглядом и отвернулся. Девочка смотрела широко распахнутыми глазами, а малыш забыл про игрушку, показывая на меня пальцем. С криками приветствия девочка бросилась в мою сторону. Малыш посмотрел на нее и ринулся следом. Я отпрянула и уткнулась в стену. Их горячие прикосновения превратили меня в звенящую струну, и крики вызывали болезненную вибрацию. Пока я по очереди становилась каждым из них, мир вокруг терял понятные очертания, а ощущение воды в ушах оказалось очень кстати, заглушив какофонию. Неожиданно идея побегать, издавая бессмысленные звуки, показалась не такой абсурдной.

Я подняла голову и наткнулась на недовольный взгляд Лорейн. Если бы я знала, чего она от меня хочет, сделала бы сразу. Лорейн что-то сказала. Я с ужасом послушала ее гудение, и меня замутило от неловкости.

Девочка загудела, я видела, как быстро двигаются ее губы, но не слышала слов. Малыш прыгал рядом, хватал меня за руки и тянул за собой, его сестра тоже потянула за руку. Я позволила им усадить себя за стол и застыла, вслушиваясь в проступающие сквозь гудение слова. Девочка поставила передо мной стакан с соком, тарелку и положила кукурузу и тефтелю. Подошел малыш и пихнул в руку игрушку. Я растерянно рассматривала плюшевого слоненка, борясь с желанием выковырять ему глаз и посмотреть, что внутри. Думаю, это было не мое желание. Девочка сунула вилку, но я долго не могла сообразить, что с ней делать. Так и сидела с вилкой в одной руке и со слоненком в другой, пережидая эффект гудения и ваты, а когда рискнула поднять голову, увидела, что все смотрят на меня. Не представляю, что они обо мне думали. Наверное, считали полной кретинкой. И я даже спорить не буду.

Я пыталась есть, прислушиваясь к беседе. Малыш оказался мальчиком по имени Бен, девочку звали Саманта, а подростка Джереми. Они обсуждали пропущенные в Портленде события — тренировку, детский спектакль, визит к врачу. Я уставилась на одинокую тефтелю на тарелке. Несправедливо обвинять меня в их неурядицах. Я не хотела ничего менять, не хотела прятаться от убийц и уж точно не хотела тонуть в чужих эмоциях.

— Тереза, ты не ешь мяса? — вдруг спросила Лорейн.

Я испуганно посмотрела на нее, опасаясь драконова огня. Но выражение лица Лорейн не проясняло, насколько все плохо.

— Э-э-э, ем, просто не хочу, спасибо, — пробормотала я. В руках снова появилось ощущение хрупкого трепетного тельца кролика и плоских эмоций существа, которое никак не может изменить свою судьбу, как и осознать ее. Зато олени могут. И единственный убитый мною олень до сих пор смотрел из темноты укоризненными глазами.

Лорейн нахмурилась, смутив еще больше, но ничего не сказала. Когда все поели, она выставила нас из-за стола и велела идти во двор. Саманта и Бен вцепились в меня мертвой хваткой. Я для них как новая игрушка, и еще интереснее, что я умею говорить и ходить.

— Тебе нужна экскурсия, — безапелляционно заявила Саманта.

Спустившись с крыльца, я обнаружила себя посреди настоящей фермы: амбар, еще несколько строений, трактор на поле. Над всем этим властвовал большой двухэтажный дом с зелеными клумбами под окнами.

Во дворе жили две огромные собаки. Я любила животных, но эти сначала испугали. Они вели себя шумно и слишком дружелюбно. Погладив одну, я ощутила сытое довольство и поистине щенячий восторг от ласки. Любопытно, но не более того.

Саманта таскала меня по ферме, показывая посадки и рассказывая о тайниках под камнями и досками. Бен бегал за нами, а Джереми остался в доме. Я изо всех сил старалась избегать физического контакта с детьми, но они словно поставили себе цель — обнимать меня без остановки. Каждый раз мир превращался в вибрирующую струну или я в нее превращалась. Это с какой стороны посмотреть.

Часа через два Саманта усадила меня за домом и разложила передо мной «сокровища»: заколки, банты, записные книжки и блокноты с рисунками, марки, разноцветные пуговицы, стекляшки, бусины, монеты. Я безучастно внимала ее рассказам о том, как к ней попала каждая вещь, не в состоянии разделить восторг и опасаясь прикосновений. Тогда его придется испытать, а звуки уже утратили четкость, значит, апатия не за горами. Сегодня на меня обрушилось слишком много эмоций. Своих и чужих. Хотелось уйти, забраться на дерево и пересидеть там, но я так устала, что совершенно не было сил подняться.

— Ты чем-то больна? — Саманта прервала рассказ о разноцветных камнях, которые собирала в прошлом году в Майами.

— Нет, — наверное, так я выгляжу со стороны. — Извини, просто устала.

— Я попрошу маму тебя не ругать, — доверительно произнесла Саманта и добавила: — Ты странная, — она произнесла фразу так, будто это снимало с меня все обязательства. Как будто странности делали меня сродни ненормальным, которых нельзя упрекать, потому что они не в себе.

Я не нашла, что ответить. Завидев вдалеке Бена, который, судя по всему, тащил весь запас игрушек в нашу сторону, я все же встала. Если сейчас не останусь одна, то окончательно потеряю себя. До вечера я пряталась за сараем, под лестницей большого дома и на дереве у курятника. Пока сидела на дереве, показалось, что из окна второго этажа на меня смотрит Джереми, но, когда глянула второй раз, там никого не было. Патрульная машина сверкала на солнце за сараем. Я удобно устроилась в ветвях и впервые за последние четверо суток почувствовала себя в безопасности.

Жизнь этих людей была совершенно другой. Но они семья, они есть друг у друга, и у них есть дом. Они всегда будут частью этого места и смогут вернуться, если захотят. Мне же, шептал внутренний голос, вряд ли суждено обрести пристанище. Я могу уйти прямо сейчас, и Нику больше не нужно будет волноваться за безопасность близких. Но тогда я ничего не узнаю о своих родителях и о таинственном Викторе. Выходит, все, что делала для меня Келли, было зря?

На крыльцо вышел Ник. К нему подбежали Бен и Саманта. Он поговорил с ними и внимательно оглядел двор. Если он ищет Джереми, то тот так и проторчал целый день в комнате. Не представляю, что там можно делать столько времени.

Ник отправил детей в дом и спустился с крыльца, озираясь по сторонам. Он подошел ближе, и я впервые заметила, как он похож на Келли. Будет несправедливо, если уйду. Келли отругала бы, прознав, что я замышляю побег.

Я тихонько спустилась с дерева и обошла сарай. Ник стоял ко мне спиной и оглядывал поле.

— Тереза! — крикнул он.

Так он меня ищет?

— Да.

Он дернулся и обернулся. Во взгляде мелькнуло удивление, как будто он ожидал увидеть кого-то другого. Когда замешательство на его лице потухло, Ник недовольно произнес:

— Лорейн зовет ужинать, — развернулся и направился к дому.

Я стояла, мучительно раздумывая, что делать. Встречаться с Лорейн совершенно не хотелось. Да и с детьми тоже. Будет ли грубостью, если я приду позже, когда все поужинают? Или вообще откажусь от ужина? Сегодня я уже ела. Ник обернулся и остановился, вопросительно глядя на меня. Он слишком похож на Келли, чтобы это игнорировать.

— Когда ты отвезешь меня к отцу?

— Завтра утром.

Я вздохнула и поплелась за ним.

Лорейн встретила меня непроницаемым взглядом, Джереми усмехнулся, Саманта дулась, а Бен снова поделился игрушкой. Я шмыгнула за стол, представляя, что я маленькая-маленькая и меня никто не видит. Одна из кукурузин на тарелке.

— Тереза, тебе не нравится кукуруза? — звонкий голос Лорейн напомнил, что я вовсе не желтый кругляшок на белом поле. Я испуганно дернулась, подыскивая ответ. Никогда не рассматривала еду с точки зрения «нравится — не нравится». Еда нужна для поддержания сил, не более.

В голове пронеслось то, что мне по-настоящему нравилось: прогулки в одиночестве, купания в горных озерах, новорожденный олененок и его заботливая мать, пение птиц на рассвете, удовольствие от понравившихся книг, усталость от пробежки, восторг от преодоления высоты, когда залезала на высокое дерево или карабкалась на скалу. Я любила все, что становилось частью меня. Значит ли это, что я люблю кукурузу? Ведь, когда я ее съем, она станет частью меня.

— Лорейн, я еще раз тебя прошу, спокойнее, — Ник устало откинулся на стуле.

— Я всего лишь стараюсь быть приветливой хозяйкой, — Лорейн едко улыбнулась, и я уставилась в тарелку. Лучше не лезть, чтобы не попасть под драконов огонь жены Ника.

Саманта вспомнила смешной случай про кукурузу в школе, и все отвлеклись на нее. Я вздохнула с облегчением. В доме пахло теплом и уютом. Хотелось закрыть глаза и не двигаться, а еще убрать всех людей и остаться в тишине и одиночестве.

— А теперь спать, — Лорейн выхватила у меня из-под носа тарелку и добавила ее в стопку грязной посуды у раковины.

— Хочу купаться, — заявил Бен.

— Горячей воды нет, — голос Лорейн сочился недовольством. Я огорчилась. Жалко, я надеялась еще постоять под горячим душем. — Кто-то все слил!

Неужели Джереми? Не мог же он торчать целый день в ванной? Я глянула на него. Он смотрел на меня с ехидной улыбкой, вертя в руках вилку.

— И теперь этот кто-то моет посуду холодной водой, — Лорейн забрала у Джереми вилку и застыла, глядя на меня. Джереми улыбнулся еще шире, а Ник скривился, не решаясь спорить. — Новая порция нагреется только через пару часов.

И тут до меня дошло. Запылали щеки, и предыдущее желание стать незаметной показалось жалким подобием по сравнению с безумным чувством неловкости и стыда, которое затопило сейчас.

Я еле дождалась пока все уйдут с кухни, быстро перемыла посуду и спряталась в комнате. Скорее бы это закончилось, скорее бы уехать. Я ощущала себя воробьем в орлиной стае — боялась привлечь внимание и выдать себя неловким жестом. Вообще-то, все это уже случилось. Я забралась на подоконник, с тоской рассматривая поле за окном.

И подпрыгнула от стука в дверь. Лорейн по-хозяйски зашла в комнату и решительно направилась к кровати.

— Нашла тебе одежду, — не смотря на меня, она положила на кровать разноцветное тряпье. — Выбери, что подойдет.

Развернулась и молча ушла.

Подождав, я поворошила кучу, с удивлением рассматривая платья. Никогда их не носила и не собираюсь. Так, платья и юбки прочь. Нашла рубашку в клетку, почти как у меня, и в раздумьях уставилась на свою. Нельзя же ее просто выбросить. Джинсы еще послужат.

* * *

Проснувшись в три часа ночи вполне бодрой и отдохнувшей, я долго лежала, боясь нарушить покой этого дома. Не хотелось бродить призраком по чужому пристанищу. Волнение сбивало дыхание, неизвестность нового дня пугала. В конце концов, неуютное беспокойство выгнало из кровати. Я побродила по дому, рассматривая фотографии на стенах, цветы в вазах и подушечки на диванах.

У входа висела куртка Ника. Я вытащила из заднего кармана джинсов фотографию: Ник — подросток и молодая Келли улыбались, стоя рядом на фоне солнечного дня. Фотография принадлежит не мне, я была лишь временным хранителем. Я попыталась разгладить ее и выправить уголок, но безуспешно. Тогда просто положила ее Нику в карман. Достала бумажник и изучила водительские права: судя по адресу в правах, теперь Ник живет на другом конце города. Я с самого начала шла не в ту сторону. Перед глазами снова встала сцена, когда убили Келли, и тот Рыжий. Может, он и не хотел убивать, но случившееся совершенно его не смутило, он просто дал указания найти меня. Что за человек такой?

Я залезла на крышу и долго сидела, наблюдая рассвет и думая о том, что меня ждет. Сегодня я встречусь с отцом. Он расскажет, почему меня вырастила Келли, а не он. Наверняка мои способности помешали нам быть вместе, недаром Келли не разрешала их использовать. Почему, когда мне было три года, мы снова не смогли остаться в Портленде? А моя мать? Кто она? Что с ней? Вдруг она умерла? Келли ничего о ней не знала или просто делала вид. Келли много чего скрывала, возможно, она просто не хотела говорить о ее смерти, и новая информация не принесет облегчения, а сделает только хуже. И что делать после встречи с отцом? Если мы не поладим, я с ним не останусь. Просто не смогу.

Солнце пыталось меня согреть, но я все равно неуютно ёжилась под его лучами.

В доме зашевелились, застучали, заговорили. Голоса звенели и перекликались, в них появились тревожные нотки. Что случилось? Я аккуратно спустилась к краю крыши, чтобы послушать. Во двор выбежал Ник, за ним Лорейн, и Саманта. Они вертели головами во все стороны. Ищут собак?

— Лорейн, я просил тебя быть помягче!

— Ты носишься с ней как с писаной торбой, — рявкнула Лорейн. — Не вижу в этом смысла!

— И ты добилась своего! Она сбежала!

Они говорят обо мне!

— Если ищешь причину обвинить меня, — воскликнула Лорейн, — то….

Раздосадованная собственной глупостью, я крикнула:

— Я не сбежала.

Саманта и Ник завертели головами, а Лорейн сразу посмотрела наверх. Я встретила ее яростный взгляд. Ник тревожно распахнул глаза, Саманта открыла от удивления рот.

— Пожалуйста, слезай, Тереза, — преувеличенно вежливо сказала Лорейн. — Завтрак через пятнадцать минут.

Она скрылась в доме. Ник и Саманта смотрели на меня, пока я слезала с крыши по лестнице.

Завтрак прошел в безмолвии. Я чувствовала себя ужасно. Меня нужно изолировать от общества, я совершенно не приспособлена к совместному существованию с другими Homo Sapiens.

— Тереза, собирайся, нам пора, — Ник поднялся из-за стола, многозначительно не глядя на жену. — Отвезу тебя к отцу.

Я вернулась в комнату и надела новую рубашку, а старую замотала в комок и пихнула подмышку. Не могла оставить ее здесь, даже поверженную. Зашла в ванную и уставилась на себя в зеркало. Всклокоченные волосы и чумазые щеки — не лучший вид для первой встречи с отцом. Умылась и причесалась. Вот так вроде лучше.

Убедившись, что кулон и ножик лежат в заднем кармане, я спустилась. Ник ждал у двери.

— Готова?

Я кивнула, но, скорее, автоматически, чем по-настоящему.

Ник положил мне руку на плечо, и меня пригвоздило к полу сердитой настойчивостью, виной и решимостью. От неожиданности я споткнулась и чуть не упала. Ник подставил руку, но я схватилась за дверь, избегая прикосновений. Почти скатившись с крыльца, я юркнула в машину и застыла, глядя перед собой.

Ник молча завел машину. Нас никто не провожал. Я думала о его детях: наверное, хорошо, когда есть семья, которая о тебе заботится. У меня такого не было. Неужели все матери такие? Почему дети ее не боятся?

— Шон все подготовил, — произнес Ник. — Он тебя спрячет. Не переживай по поводу тех людей, они тебя не найдут.

Я вздрогнула. У Ника не очень хорошо получалось успокоить, наоборот, внутри зарождалась паника. А вдруг все же найдут? Но поводов для волнений хоть отбавляй. А если я не понравлюсь отцу? А если он мне не понравится? И что тогда делать? Я ведь никогда его не видела. Келли говорила, что я должна отстаивать свою свободу, но можно ли бороться против родителей? Если он не знает о способностях, придется искать способ встретиться с матерью.

Провожая в окно бесконечные деревья, я боролась с желанием выскочить из машины и скрыться в лесу. Страх — вот, что я чувствовала все время с того момента как услышала гудок GMC у подножья Маунт Худ и увидела напуганное лицо Келли. Она сдерживала чувства, скрывая от меня безнадежность ситуации, не давая моему страху осознать себя. Или это я такой тугодум, что только сейчас осознала опасность. Наверное, они выследили ее в Грешаме, когда она приехала за покупками. Сколько же времени нас «пасли»?

Машина позади привлекла мое внимание. Она давно ехала за нами. Меня пробрала дрожь.

— Ник!

— Да? — он напрягся.

— Та машина нас преследует, — мне казалось, я контролирую панику в голосе.

Он посмотрел в зеркало заднего вида и улыбнулся:

— Нет, это Хэнк. Я попросил друга из полиции прикрыть и проверить, не будет ли кто-то ехать за нами. Если бы он заметил «хвост», он бы уже позвонил. Так что все нормально, не переживай. — Он покосился на меня. — Молодец, что заметила.

Что ж, можно надеяться, что сегодня никто не умрет. Я закрыла глаза, чтобы выровнять дыхание.

Ник задумчиво спросил:

— Как считаешь, она была счастлива?

Келли почти ничего не рассказывала о себе, но я надеялась, что знала ее лучше, чем кто-либо другой. Даже лучше Ника. Она была аскетична и строга, требовательна и сурова, проповедовала минимализм и не терпела ложь и притворство, казалась холодной и отстраненной. Но у меня было преимущество: я знала, что она нашла свое призвание, строго следовала выбранному пути и жила в гармонии с собой.

— Да, она была счастлива, — произнесла я с уверенностью, и он благодарно кивнул. — Но скучала по тебе. Очень сильно. И если бы могла, была с тобой.

Ник помолчал и тихо произнес:

— Тогда ты сможешь понять своего отца.

Я опешила, разглядывая профиль Ника, но он больше ничего не сказал.

Через полчаса мы съехали с дороги и свернули на поляну, на которой уже стояла другая машина — темно-серая «Тойота Камри». Я ожидала, что сердце тут же выскочит из груди от волнения, но вместо этого почувствовала уверенность и спокойствие. Потянулась к дверце, однако Ник предостерегающе поднял руку.

— Подожди, — он взял телефон, набрал номер и произнес в трубку: — Хэнк? — Немного послушал и только после кивнул. — Хэнк говорит, все чисто, за нами никто не ехал.

Что ж, пора. Я смело открыла дверцу.

В эту же секунду открылась водительская дверь «Тойоты», и оттуда вышел высокий статный мужчина в светлом коротком плаще поверх темного классического костюма и направился в нашу сторону. Я во все глаза смотрела на него, боясь отвести взгляд и что-то упустить. Он двигался непринужденно, почти как танцор, и обманчиво неторопливо. Казалось, он не спешит, однако очень скоро очутился рядом. Все это время он не сводил с меня глаз.

— Все чисто? — спросил мужчина, и я не сразу поняла, что он обращается не ко мне. Так сосредоточилась, что совершенно забыла о Нике.

— Похоже на то, — они пожали друг другу руки, приветствуя. — Хэнк прикрыл. Мы старались быть незаметными. А у тебя как?

Я не поняла вопрос. По их взглядам читалось, что речь идет о чем-то большем, чем обмен любезностями.

— Официально я все еще в Сиэтле на конференции по спортивному питанию.

— Уверен? — усмехнулся Ник.

— Ты прочитаешь об этом в газете, — спокойно ответил мужчина. Потом резко переменил интонацию и произнес с большим чувством: — Спасибо. — И уже мне: — Здравствуй, Тереза, — прозвучало серьезно и обстоятельно, словно он долго репетировал. — Я Шон Рейнер, твой отец.

— Да, я знаю, — вырвалось у меня. Пришлось задрать голову, чтобы посмотреть ему в глаза, такой он оказался высокий. Или я слишком маленькая. — Вот мы и встретились.

Я произнесла это совершенно бездумно, даже не знаю, зачем. Наверное, хотела подчеркнуть важность момента. Его глаза вспыхнули, но прежде, чем я успела сообразить, что бы это значило, его лицо снова стало непроницаемым.

— Нам лучше поторопиться, — сухо сказал Рейнер и развернулся к машине. — Не возражаешь?

Я удивилась. Он спрашивает, согласна ли я сесть в его машину? Что это — вежливость или сомнения? Я прошла длинный путь ради встречи и теперь не отступлю.

Сделав шаг к машине Рейнера, я обернулась к Нику и как можно более искренне сказала:

— Спасибо за все, что ты для меня сделал.

Ник печально улыбнулся и пожал мою руку. И, прежде чем я вспомнила драконов огонь его жены, которому он так невозмутимо противостоял, меня накрыло его сочувствие и облегчение. Почему бы и нет? Прятать меня — занятие рискованное. Я поняла Ника и совершенно не обиделась.

— Я выделю тебе людей из личной охраны, — произнес Рейнер, обращаясь к Нику.

Тот поджал губы и бросил на Рейнера быстрый взгляд.

— Справлюсь, — Ник поморщился, — вам нужнее.

Рейнер помедлил и кивнул. Я в растерянности переводила взгляд с одного на другого, прижимая к груди старую рубашку.

— Пойдем? — Рейнер пристально смотрел на меня.

Они обменялись взглядами, и мы разошлись в разные стороны. Теперь я шла с таинственным незнакомцем — моим отцом.

Конечно, у машины он оказался раньше, с его-то длинными ногами, и галантно открыл мне дверь. Я немного замешкалась — раньше никто не делал для меня такого — и неуклюже плюхнулась на сиденье.

Мы медленно выезжали с поляны. Это место и это событие навсегда запечатлелись в памяти, стали частью меня, застыв, словно в янтаре.

Машина двигалась на запад. Мысленно я развернула карту. В том направлении перед Государственным Заповедником Тилламук осталось не так уж много мест, куда бы мы могли поехать — Бэнкс, Хейуорд, возможно, Гленвуд.

Я размышляла как себя вести, но Рейнер молчал, не давая подсказок, и я решилась.

— Куда мы едем?

Он не отрывал взгляда от дороги.

— Я подготовил безопасное место, оно совсем рядом.

— Безопасное? — я пыталась понять, вкладывает ли он тот же смысл, что и я.

Он кивнул:

— Дом оформлен на человека, с которым меня нельзя связать, и там работают надежные люди. — И тихо добавил, словно разговаривал сам с собой: — Нет явных следов.

Его ответ привел меня в замешательство. Мы думали о разном, когда употребляли слово «безопасность». Впечатление, что он рассуждал об уликах, словно полицейский, тогда как я надеялась на безлюдное и удаленное место. Я озадаченно молчала. Открыла было рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, говоря о следах, но вспомнила, как Келли отчитывала меня, когда я начинала серьезные разговоры в машине. Она говорила, что собеседники должны смотреть друг другу в глаза, а не в разные стороны. Я поразмыслила и решила, что сейчас такая тактика подходит как нельзя лучше. Не готова начинать самый важный разговор в жизни, пялясь на деревья за окном.

Рейнер больше не заговаривал, и я пыталась понять, что кроется в этом молчании. Наблюдала украдкой за человеком по имени Шон Рейнер, по совместительству моим отцом. Было катастрофически мало информации для анализа — движения казались небрежными, поза расслабленной, мимика скупой. Что же он сейчас чувствовал?

Очень скоро мы свернули под указатель Хейуорд, проехали через небольшой городок и минут через десять подъехали к уютному, как на картинке, двухэтажному дому с большой террасой наверху и цветочными клумбами у крыльца. На общем зеленом фоне они казались разноцветными кляксами, отчего создавалось впечатление, что смотришь на детский рисунок.

Рейнер подошел, когда я захлопнула дверцу машины, начал говорить и осекся, и начал снова:

— Пойдем, нужно тебя устроить. Но сначала познакомлю с персоналом и покажу комнаты.

Он поднялся по ступенькам, приглашая за собой. Распахнул дверь и замер в ожидании, адресуя мне собранный и спокойный взгляд. Переступая порог домика в местечке Хэйуорд, тридцать миль^[1] от Портленда, я буквально физически чувствовала, как переступаю порог новой жизни. Делаю шаг, который изменит всё.

Оторвавшись от рассматривания наличника входной двери, который теперь тоже стал частью моей жизни, я заметила двух людей, терпеливо ожидающих в холле. Мужчина и женщина, на вид обоим за пятьдесят. Оба казались серьезными и сосредоточенными.

— Тереза, это Грета — экономка, повар и ключница.

— Мисс, — Грета кивнула, сохраняя на лице отстраненное выражение.

— А это Герман, — продолжал Рейнер, — слесарь, охранник и садовник.

Герман улыбнулся, но в его улыбке я не увидела искренности. Она была пустой и формальной. Я абсолютно ничего не знала о домашнем персонале и их манерах, не считая информации, которую почерпнула из книг, но там такие люди назывались прислугой и, судя по романам, они либо были безмерно преданы хозяину, либо предавали его при первом удобном случае. И какими окажутся эти двое? Что-то особого раболепия не заметно. Я в замешательстве взглянула на Рейнера. Он смотрел на меня, как и Герман, и Грета. В его взгляде, в отличие от вежливого равнодушия персонала, отражалась пытливая настойчивость. Хорошо, что они не лезут ко мне с рукопожатиями. Я ощутила неловкость от того, что являюсь предметом пристального внимания трех человек и растерялась. Мне следует что-то сказать?

— Здравствуйте, — пролепетала я.

— Можешь обращаться к ним, когда тебе что-то понадобится, — Рейнер словно выдохнул, услышав мой голос. — Грета отвечает за порядок в доме, еду, одежду, ванные комнаты. Зови Германа, если что-то сломается, или если захочешь выйти в сад.

Сомневаюсь, что решусь попросить Германа составить мне компанию на прогулке или смогу предъявить ему претензию по поводу неисправности.

— Грета, как скоро ты сможешь накрыть нам поздний завтрак? — осведомился Рейнер у экономки.

В голове возникло именно слово «осведомился». Оно как нельзя лучше подходило к ситуации. Я живо представила картинку из старой книги, когда монарх осведомляется у мажордома о меню на обед.

— Через тридцать минут вы сможете позавтракать в большой гостиной, — отчеканила Грета и протянула руку. — Мисс, позвольте, я возьму ваши вещи.

О чем она говорит? Я в ужасе уставилась на ее пальцы, похожие на когтистую воронью лапу. Грета вежливо прокашлялась и ухватила кончик моей старой рубашки, которую я так и прижимала к себе. Я взглянула на отца, он еле заметно кивнул.

— Она порвана, — пролепетала я в растерянности. Зачем ей мои вещи?

— Посмотрю, что с этим можно сделать, — Грета наконец заполучила рубашку и удовлетворенно застыла.

— Спасибо. Вы свободны. — Рейнер повернулся ко мне, а Грета и Герман мгновенно испарились.

В этот момент отец показался мне великим полководцем, мановением руки указывающий людям, что и как им следует делать, а я чувствовала себя маленькой птичкой, выпавшей из гнезда. Надеюсь, мне повезет, и я когда-нибудь снова смогу взлететь.

Так я и стояла посреди коридора, смущенная и растерянная. Нужно время на принятие нового.

Рейнер наблюдал за мной с тенью улыбки на лице, и я была безмерно благодарна ему за отсутствие снисходительности или пренебрежения. Наверное, он пытался меня поддержать, но терялся в догадках, как это сделать. Честно говоря, я и сама не очень-то понимала, что для этого нужно. Тяжело обрести равновесие, однажды утратив его. Вдруг и у него аналогичное затруднение?

Мучительно захотелось дотронуться до него, чтобы перестать строить пустые предположения, а просто понять: какой он? что я значу для него? есть ли между нами что-то общее? Знает ли он о моих способностях чувствовать эмоции при прикосновении и фотографической памяти? Вдруг сам такой же? Тогда это явно пошло ему на пользу: он выглядел уверенным и успешным человеком.

Этот высокий галантный мужчина, говорящий на литературном английском, отдающий приказы как монарх, и обращающийся со мной бережно и деликатно, словно с хрупкой вещью, просто не может быть моим отцом. Рука дернулась, но застыла, так и не решившись. Вдруг он просто вежлив, а я отрываю его от важных дел? Даже не знаю, какой тогда реакции ожидать от себя.

— Тебе нужна экскурсия, — тепло сказал он. Вряд ли он вкладывал в эту фразу особый смысл, но я вспомнила, что вчера именно такими же словами меня приветствовала Саманта и не сдержала улыбку. Сравнивать моего отца и школьницу казалось нелепым.

Он приостановился, изогнув бровь, ожидая моих слов.

— Мне нужна экскурсия, — смиренно кивнула я.

Мы осмотрели гостиную, столовую и кухню на первом этаже. Еще там были разные подсобные помещения, но туда мы не заглянули. В дальнем углу дома оказалась большая спальня.

— Я буду спать здесь? — я с интересом окинула светло-зеленые занавески и покрывало на кровати в тон.

— Нет, это гостевая спальня, — казалось, его коробит сама мысль.

Потом мы поднялись на второй этаж. И даже раньше, чем вошли в помещение справа, я уловила запах, который невозможно ни с чем спутать. Библиотека! Я остановилась на пороге, ахнув от изумления. Пару раз я бывала в маленьких сельских библиотеках, но ничто не сравнится с настоящей большой коллекцией книг в твердых переплетах. Я подошла к ближайшей полке: Философия, Политическая история, История искусств... Я бросилась к другой: История Древнего Рима, Колониальная Англия, Византия, Эпоха Возрождения... На третьей — Томас Манн, Кафка, Гессе, Кант... У меня разбежались глаза, и заколотилось сердце. А это только три полки из множества, что открывались взору. Затаив дыхание, я нежно водила по корешкам кончиками пальцев, лениво размышляя, какую книгу первой взять в руки, открыть, вдохнуть ее запах и начать неспешное знакомство.

Взгляд зацепился за Пруста «В поисках утраченного времени». Я давно хотела ее прочитать. Цитата из книги, которая когда-то попалась на глаза, глубоко тронула и разбудила интерес. Слова сами всплыли в голове: «Единственное подлинное путешествие вовсе не в том, чтобы навестить дальние края, а в том, чтобы получить иные глаза. Увидеть ту же вселенную с точки зрения другого человека, сотни других людей, и воспринять сотню различных вселенных, которые видят они и которыми сами являются». Я уже протянула руку к книге, но тут легкое движение слева отвлекло, и, подняв глаза, я наткнулась на внимательный и заинтересованный взгляд.

С усилием опустив руку, я сделала шаг назад.

— Ты любишь читать, — скорее, не спросил, а констатировал Рейнер. Судя по выражению лица, ситуация доставляла ему удовольствие.

— Люблю.

— Библиотека твоя, — улыбнулся он. — Можешь читать сколько хочешь.

— Правда? — я с недоверием осмотрелась.

Просто невероятно жить рядом с такой библиотекой, а не ждать неделями, когда появится возможность попасть в книжный магазин.

— Если не захочешь заняться чем-нибудь другим.

Я нахмурилась. Кажется, мы говорим о разном. Я подумала об убийцах на хвосте и засомневалась, что чтению стоит отдать приоритет. Но в любом случае перспектива остаться здесь и открывать для себя мир за миром казалась упоительной.

— Завтрак готов, — меня напугала фигура, внезапно возникшая в дверях, но это была всего лишь Грета.

— Спасибо, мы подойдем через пять минут, — небрежно бросил через плечо отец, и экономка исчезла.

С сожалением я окинула взглядом книжные полки. Не могу остаться, простите. Потом мы осмотрели кабинет и две спальни. Насколько я поняла, в одной из них мне предстояло жить, и отец предложил занять большую.

— Мне не нужно столько места, — попыталась протестовать я. — А потом, разве не ты будешь ночевать в большой спальне?

Мой вопрос явно его смутил.

— Занимай ту, которая тебе больше понравится, — в конце концов сдался он.

Мы снова спустились вниз, и меня усадили за накрытый стол в гостиной. От разнообразия разбегались глаза: фрукты, оладьи, булочки, яичница с беконом, молоко, сок и газированная вода. Как раз когда мы садились, Грета поставила на стол кофейник. Этого нам с Келли хватило бы на пару недель. Наш последний совместный ужин состоял из орехов, сыра и травяного чая.

— Что-то не так? — вопрос Рейнера вывел меня из глубокой задумчивости.

— Все в порядке, — мой голос прозвучал хрипло, и Рейнер не спускал пристального взгляда.

Я взяла булочку со стола и спряталась за ней от его взгляда, делая вид, что очень увлечена едой.

Не знаю, много ли съел отец, но я смогла домучить только булочку и выпить чашку молока. Когда мы поедим, откладывать дальше будет уже просто невозможно. Ему придется все рассказать, а мне — узнать. И что там могут быть за секреты, о которых даже Ник не хотел говорить?

Рейнер вздохнул, и я подняла на него глаза. Он смотрел в сторону, и вид у него был недовольный, хотя я все еще сомневалась в его эмоциях. Слишком скупо он их проявлял. Возможно, он продумывал тяжелый разговор, а возможно, ему было скучно, ведь за последние пятнадцать минут мы не обменялись ни единым словом. Я раздумывала, как способности разрушили нашу семью. Наверное, таких как я просто убивают, а родители пытались спасти мне жизнь.

Наши взгляды пересеклись, и снова я терялась в догадках. Он злится или опечален? А может, разочарован? Наверняка представлял дочь другой: черноглазой красавицей, умеющей вести светские беседы и быть душой общества. Вместо этого ему досталась сероглазая молчунья, только и мечтающая о том, как бы запереться в библиотеке.

Я терпеливо смотрела на отца, ожидая, что он скажет.

— Пойдем в кабинет, — мягко произнес он.

Окна кабинета выходили в противоположную от входа сторону и открывали чудесный вид на лес. Я спрятала трясущиеся руки подмышками и сделала вид, что очень увлечена пейзажем. Рейнер встал рядом.

— Тереза, сложилась непростая ситуация, и, к сожалению, ты находишься в самом ее центре. Мне жаль Келли и жаль, что тебе пришлось все это пережить. Я планировал устранить опасность быстрее, чтобы вы смогли вернуться.

Он замолчал, напряженно глядя на меня. Я в самом центре? Он планировал устранить опасность? А если он не смог, как теперь от нее спасаться? Келли говорила, что поможет изоляция. Но я и так жила в лесу! Я никому не мешала! Мысли разбежались, пытаясь нащупать здравый смысл в моей жизни, но натыкались лишь на растерянность и пустоту.

— Но ты больше не останешься одна. Я готов защищать тебя столько, сколько потребуется. И не отступлюсь. Ты понимаешь?

— Понимаю, — машинально ответила я. Разве я честна с ним? — Хотя нет. Я ничего не понимаю. Ты знаешь, кто эти люди, которые убили Келли?

Его взгляд стал жестким, глаза потемнели. Если это гнев, то я рада, что он направлен не на меня.

— Я просил Келли Эберт прятать тебя от всех, даже от себя. Особенно после того, что случилось два года назад. Но она еще и ничего тебе не рассказала.

Вопросы наскакивали один на другой, я не успевала их осознать.

— Почему даже от тебя? А что случилось два года назад? — Мне не понравился его осуждающий тон. — Только благодаря Келли я сумела сбежать. У нас всегда был план, — начала оправдываться я, — и он сработал, потому что сейчас я здесь. Живая!

Я защищала Келли как могла. Он понял, и вид у него стал растерянный.

— Прости меня. Конечно, ты права. Я не имею права судить Келли и ее решения. Она сделала невероятное и прятала тебя целых шестнадцать лет. Даже я чаще всего не знал, где ты. Значит, и он не знал.

— Он? — я растерялась. Виктор?

Рейнер снова вздохнул.

— Давай присядем, — и указал на небольшой кожаный диванчик в глубине кабинета. Занес руку над моим плечом, будто желая развернуть в нужном направлении, но не закончил движение. Я расслабилась, когда волна его эмоций так и не коснулась. Свело челюсти от опасения и любопытства одновременно. Впервые желание дотронуться до другого человека и испытать его эмоции перевесило страх потерять себя.

Мы сели. Подняв глаза на отца, я наткнулась на его напряженный взгляд. Он нервничал. Я постаралась придать лицу как можно более благожелательное и доверительное выражение, чтобы ему помочь, хотя нервничала не меньше. Сейчас он скажет, что люди со способностями под запретом и скрываются кто как может, а Виктор охотится на них и убивает.

— Я родился в местечке Торхау в Этерштейне, — начал он. — Это небольшая страна между Австрией и Германией. Моя мать София, твоя бабушка, работала школьной учительницей, а еще — была волонтером при Фонде ООН, помогала детям. Так они и встретились с моим отцом, на одном из благотворительных мероприятий ЮНИСЕФ.^[2] Много лет скрывали отношения, даже когда появился я, но, в конце концов, все стало достоянием общественности. После им пришлось пережить много неприятных моментов: осуждение, пересуды, унижение. Отстаивание отношений, когда весь мир против, не способствует личному счастью.

— А почему… — я запнулась, пытаясь разобраться в шквале информации, — почему они просто не могли быть вместе?

Отец вздохнул.

— Мой отец — король Этерштейна. За пять лет до встречи с моей матерью он женился на датской принцессе Луизе Саксен-Альтенбургской. Это был династический брак, и… — он задумчиво посмотрел на меня. — Ты знаешь, что такое династический брак?

Я ошарашенно кивнула. Я прочитала много исторических романов, но разве сейчас так бывает? Хотя, наверное, король уже старый, и его свадьба состоялась несколько десятилетий назад. Все, что я слышала, казалось невероятным.

— Я рос в Торхау, — продолжался рассказ, — мама по-прежнему работала в школе, а отец пытался… — он запнулся, подыскивая слова, — …поддержать нас, но двор и королева были категорически против второй семьи. Что, впрочем, вполне понятно. Королю пришлось нас оставить, он выбрал долг перед отечеством. — Отец замолчал, словно смакуя отголосок своих слов. На его лице отражалась сложная смесь уязвленного самолюбия и понимающего смирения. — Много лет мы вели уединенный образ жизни. Мне кажется, моя мать считала ошибкой связь с королем. Возможно, именно это подточило ее здоровье или это была просто судьба. Она заболела и умерла, когда я учился в старших классах. Меня забрали в королевский замок, но мое присутствие все время напоминало королеве о неверности, а королю… — он снова запнулся. — Впрочем, не важно. Как ни странно, я поладил с единокровным братом Эриком. Он был старше всего на пару лет. Его растили и воспитывали как следующего правителя. Отец настоял на признании меня законным наследником и избавил от позорного звания внебрачного сына, несмотря на протесты королевы и правительственных советников. Ради репутации короны решение в итоге поддержали. Я и сам не горел желанием, ведь это налагало на меня определенного рода обязательства, а отец ясно дал понять, что я не подхожу для трона, даже как запасной план. Меня признали законным сыном и частью семьи, ведь королю было важно зафиксировать в семейном древе представителя династии Ольденбургов. Теперь я мог претендовать на трон, но меня начали воспринимать еще хуже, чем прежде. Я стал угрозой для Эрика. И даже смерть королевы, моего самого ярого противника, не изменила ситуацию.

Рейнер замолк и, казалось, ушел в свои мысли. Судя по всему, не самые радужные. Он злился: я наблюдала за гневной складкой вокруг рта и подрагивающими крыльями носа. Его вышвырнули из семьи, пренебрегли им и его матерью. Вряд ли у него случилось веселое детство, зато у него была мать.

Признаться, изначально я ожидала совсем не этого и сейчас ощущала себя очевидцем исторических событий, и это было невероятно захватывающе. Хотя уже начала подозревать, что скоро на голову королю или Эрику, или самому рассказчику свалится еще больше неприятностей, иначе отец не становился бы все мрачнее и мрачнее.

— И что случилось? — нетерпеливо спросила я.

— Много чего. Нет нужды вдаваться в суть королевских интриг. Важнее, что в итоге я принял решение официально отречься от всех прав на трон, чтобы ни у Эрика, ни у прочих заинтересованных лиц не возникло опасений, что я на что-то претендую. Я закончил школу и, как только мне исполнилось восемнадцать, подписал отказ от трона, — он замолк, погруженный в тягостные воспоминания. — Покинул Этерштейн и начал новую жизнь в другой стране. С тех пор прошло больше двадцати пяти лет.

Печаль в его глазах отражала тоску по стране, в которой он родился и вырос, и по людям, которых больше не увидит.

— И ты никогда не возвращался в Этерштейн?

— Пути назад не было, — покачал он головой, и, казалось, он имеет в виду не физическое возвращение, а что-то другое. — Однако как бы я ни старался держаться в тени, происхождение невозможно игнорировать, и оно по-прежнему определяло мою судьбу. Боюсь, тебе это еще предстоит познать.

— Почему? — удивилась я. — Что такого в моем происхождении?

— Тереза, разве ты еще не поняла? — Рейнер озадаченно нахмурил брови. — Ты ведь моя дочь и унаследовала не только мои гены, но и родословную.

— Значит, у тебя тоже...? — у него есть способности!

— Значит, ты принцесса, — медленно и раздельно объяснил он. Как маленькому ребенку.

— Я? Принцесса? — я открыла рот от изумления. Звучало так нелепо, что просто не укладывалось в голове. При чем тут принцессы?

— Строго говоря, твой титул звучит как герцогиня Эттерская, принцесса Этерштейна, но... Да, просто принцесса — более понятно.

— Разве принцессы — не недотроги в красивых платьях с кружевами? Они умеют петь и танцевать, — я рассмеялась. — Ходят на балы, у них есть слуги…

Я поместила себя в эту картинку и не удержалась от хихиканья.

Отец не разделял моего веселья. Напротив, его лицо стало темнее тучи.

— Так и должно было быть, — глухо произнес он. — Ты должна была расти как принцесса. Получать все самое лучшее. Твоя жизнь должна была сложиться по-другому.

Она сложилась по-другому из-за способностей. История про принцессу звучит неправдоподобно. Неужели он лжет? Зачем?

Огонь в его глазах разгорелся с новой силой. Что это — ярость или ненависть? Так хотелось понять его, познать, сделать частью себя. Это была почти физическая потребность, как потребность во сне или воде, и я больше не могла сдерживать ее и протянула руку. Он тут же схватил ее, как будто только этого и ждал.

На минуту я ослепла, оглохла и потеряла чувство равновесия, окунувшись в его эмоции. Гнев, стыд, чувство вины, тоска, ярость и ненависть разом обрушились на меня в жуткой какофонии. За сильными и разрушительными чувствами я чуть не проморгала другие — надежду, признательность и воодушевление. Слишком сильно… Мое «Я» забило тревогу. Я теряю себя, я таю!

Тут отец сильнее сжал мою руку, вряд ли осознанно. Но я вынырнула из омута его чувств и омута темных глаз, осознав, что я — все еще я, все еще сижу на диване в кабинете с видом на лес на втором этаже дома в Хейуорде. Держу отца за руку и смотрю ему в глаза. Словно рябь в мутной воде — всколыхнулось и пропало воспоминание о похожем, но забытом переживании. Отпечаток знакомых эмоций вспышкой мелькнул на краю сознания. Мы встречались раньше?

На мучительную секунду я стала своим отцом. Он тяжело переживал последствия принятых решений; разрывался между страстями и долгом; питал отвращение к себе и испытывал муки совести за взятую ответственность. И в то же время был наполнен облегчением из-за возможности обрести надежду; испытывал восторг и воодушевление от увиденного шанса на искупление; находил силы, чтобы почувствовать умиротворение и нежность. И переживал все совершенно искренне. Мгновение изменило все. Окунувшись в его личный ад, я вернулась другим человеком.

И перестала относиться к отцу с опаской. Ощутив эйфорию от такой близости, я захотела испытать еще.

— А моя мать? Кто она?

Он все еще держал меня за руку, поэтому я четко уловила вспышку хорошо контролируемого раздражения и презрения вкупе с уязвленным самолюбием. Это сказало о многом. Разочарование прошило меня холодными иглами.

— Ее зовут Адаберта Ланге, она шведка. Выросла в Стокгольме в семье мелких дворян, не имеющих реального веса при дворе. — Он помолчал, подбирая слова, нащупывая в воспоминаниях что-то хорошее, чем мог бы поделиться. — Я хотел бы рассказать тебе о большой и светлой любви между нами, но этого не было. Мы провели вместе несколько недель, нам было хорошо, потом… она уехала, — он странно запнулся, ощущая обиду. При случае нужно узнать обстоятельства их расставания. — Я даже не знал, что она беременна, пока, спустя несколько месяцев, мои люди не сообщили об этом. Адаберта уехала в Этерштейн, пыталась добраться до короля в попытках стать частью семьи. Но ее перехватили. Ты родилась в Торхау, там же, где и я. Как будто все это было предопределено, — Рейнер устало усмехнулся, а я ошарашенно переваривала новую информацию. — Вскоре после твоего рождения мои люди привезли вас сюда, в Портленд. Я пытался найти с Адабертой общий язык, обеспечить ей приемлемый уровень жизни, достучаться до нее. Ради тебя. Но ее не интересовала семья… — он запнулся, — …со мной.

Я снова ощутила его презрение и раздражение. Было совершенно ясно, что воспоминания ему неприятны, он без конца подавлял вспышки злости.

— Тогда все закрутилось вокруг вероятного наследника трона — тебя. Кое-кому твое появление на свет сильно мешало.

Я запуталась окончательно. Келли говорила, что людям свойственно бояться всего нового и непонятного, поэтому мне следует быть осторожной. Но зачем убивать принцесс?

Сейчас мне хотелось только одного: чтобы отец перестал мучиться, а для этого нужно завершить рассказ. Значит, нужно скорее обсудить все причины.

— Виктору?

Глаза Рейнера сверкнули:

— Ты знаешь о Викторе?

— Ник упоминал. Он сказал, что нас с Келли преследовали люди Виктора. Кто это?

Рейнер держал мою руку, как держат крохотных птиц со сломанным крылом — осторожно и деликатно. Перебирая воспоминания, он ощущал печаль, скорбь и тоску.

— За несколько месяцев до твоего рождения случилась катастрофа — погиб наследный принц Эрик.

В нем поднялся такой шквал эмоций, что я не решилась спрашивать о деталях. Эрик был важен для него, и он умер. Отец вздохнул и собрался с силами для продолжения.

— Смерть наследника резко изменила ситуацию в Этерштейне. Все, кто мог, хотели урвать кусок чужого пирога. И их методы были не всегда… — он замялся, — … корректны. Отзвуки битвы докатились даже до меня.

Я почувствовала, как неприятно ему вспоминать о том времени, его досаду.

— После нескольких громких скандалов и разоблачений на место самого вероятного наследника престола выдвинулся Виктор Цуельсдорфф — мой двоюродный брат, племянник короля и самый близкий кровный родственник. На тот момент. — При упоминании имени Виктора в нем каждый раз вспыхивала холодная ярость. — Тогда я плохо его знал, мы виделись в ранней юности по праздникам, вот, пожалуй, и все. Но как только он вышел на политическую арену, я следил за ним через своих людей в Этерштейне.

Он посмотрел на меня, и я сначала ощутила, а потом увидела в его глазах: чувство вины за то, что не смог защитить, уберечь; стыд за проявленную слабость, презрение к самому себе.

— Твое появление на свет совпало с грызней вокруг трона. Если бы заявил о тебе, ты сразу оказалась бы под ударом. — На меня пролилось злое бессилие и жгучая ненависть. — Адаберта не добралась до короля, но Виктор узнал и не смог стерпеть такого конкурента.

— Конкурента? — непослушными губами прошептала я.

Рейнер обреченно кивнул:

— Отказ от трона имеет четкую формулировку: нельзя просто отказаться, нужно отказаться в чью-то пользу. Я отказался в пользу своих возможных детей. Ведь во мне течет кровь Ольденбургов Эттерских, можно сказать, вымирающий вид. — Он горько усмехнулся. — Король настоял на этом пункте. Несмотря на наши разногласия, разбрасываться возможными кровными родственниками он не рискнул. С твоим рождением все изменилось. Учитывая смерть Эрика и мой отказ от трона, ты стала единственным прямым наследником короля Этерштейна Фредерика Седьмого. И указ короля два года назад вернул тебе эти права. Виктор больше не может ни на что претендовать.

— Два года назад? — именно с тех пор Келли проходу не давала, впихивая в меня учебник за учебником. Выходит, она предполагала, что меня заставят стать принцессой?! — А как же ты? — понимание разворачивалось во мне, обволакивая липкой горечью.

— Я отрекся от всех притязаний на престол двадцать пять лет назад. Мне оставили мои титулы, но это просто громкие слова. Но внучка по крови вписалась в ожидания короля. Ты — часть династии, — снова презрение к себе.

— Так вы поэтому меня прятали? Из-за того, что я принцесса? Но это же чушь! Принцесс не убивают! Они счастливо живут в замках и катаются на пони! — Я возненавидела всех принцесс мира за их безупречное совершенство и беспечную жизнь. — Ты уверен, что больше ничего не было? Может, Виктор ищет меня по другой причине?

Отец смутился и растерянно нахмурился. Я чувствовала его колебания, но он лишь тяжело вздохнул.

— Он до тебя не доберется, — сказал он твердо, еле сдерживая гнев, ярость, почти бешенство.

— А если доберется? Что тогда? Убьет? — паника возникла на краю сознания и грозила затопить целиком. Я выдернула ладонь из его руки и вскочила. — Келли всю жизнь защищала меня от убийцы? Ее убили вместо меня?

Слезы потекли по щекам. Унижение и бессилие вспыхнули с такой силой, как никогда прежде. В голове бушевала неразбериха из новой информации, домыслов и фантазий. Все это вертелось в сумбуре, сбивая с толку, не давая возможности перевести дух. Я хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на сушу.

Как удар током пронзили испуг и растерянность, я не сразу поняла, в чем дело, пока не услышала взволнованный голос:

— Тебе нечего бояться…

Он держал мое лицо в ладонях и, заглядывая в глаза, что-то говорил. Я воспринимала только отдельные куски.

— …буду защищать тебя… чего бы мне это ни стоило… не грозит…

Мир съежился до одной точки. В голове крутился последний разговор с Келли. Неужели она знала, на что идет, и предполагала, что не выберется?

— Но они убили Келли! Так просто. А если Виктор прикажет убить кого-то еще? И все из-за меня?

Голос мне больше не подчинялся, меня затрясло, я попыталась сжать челюсти, но дрожь перешла на скулы и плечи. Наверное, это и называется истерикой. Меня накрыл ужас, когда я поняла, что все это время мы с Келли находились в опасности.

Отец пытался сохранить самообладание и выдержку, но был слишком расстроен и напуган моей реакцией. Переживая смятение, он не знал, что делать. Я сама не знала. Я вцепилась ему в плечи и продолжала неразборчиво бормотать про Келли, убийства, опасность для Ника и его семьи. Через меня прошла волна отвращения, настолько не к месту, что я невольно потянулась за ней, чтобы понять истоки. Ну конечно! Отец ненавидит себя. За то, что позволил мне оказаться в такой ситуации; за то, что оставил в наследство опасность и смерть.

Я замотала головой, пытаясь что-нибудь сказать, но язык не слушался.

В этот момент он сдался. Бастион самообладания, который он удерживал из последних сил, рухнул. Он прижал меня к себе так крепко, так яростно, как будто меня вырывали из его рук. Затопили боль, сопереживание, тоска; волна гнева, чувства вины и стыда вывернули наизнанку. Бессилие и негодование стали общими.


[1] 48 километров


[2] Международный чрезвычайный детский фонд ООН. Занимается вопросами сокращения детской смертности и смертности матерей, а также вопросами всеобщего начального образования.

Меня коснулось чувство, похожее на то, какое Келли испытала во время нашего последнего разговора, что-то глубокое и непостижимое. Подразнило и ускользнуло.

Сквозь туманную пелену я чувствовала, что отец понимает все мои страхи и разделяет их. Так мы и стояли. Я рыдала у него на груди, он обнимал меня и утешал. Слова не доходили до сознания, только гудение, но я сосредоточилась на интонациях и неуловимом запахе отца, который тоже казался смутно знакомым. Словно он уже обнимал меня когда-то, словно это все уже было. Целительная сила сопереживания и принятия помогла прийти в себя. В конце концов я снова оказалась на диване, а отец, сидя рядом, рассказывал о том, как решился отдать меня Келли, чтобы спрятать, и та уехала в неизвестном направлении.

— Шестнадцать лет назад я совершил ошибку. Я планировал скрыть тебя от королевского двора, потому что не хотел втягивать в свару вокруг трона. Король не интересовался моей жизнью, и я рассчитывал, что так будет и впредь. Но о тебе узнал Виктор. Я рискнул бороться с ним сам, понимая, что поддержка короля еще больше подставит тебя под удар. Ты должна была исчезнуть, будто тебя и не было.

Он тяжело вздохнул, а я переживала очередной шок. Отец был лишним в своей семье, как и я. Бежать, исчезнуть, раствориться — вот наша с ним судьба.

— Твоя мать не видела опасности, даже когда убийцы пришли к нам домой. Наверное, считала, что я разыграл спектакль, не верила мне. Со мной тебе было опасно, я слишком заметен. Если бы бросился в бега, меня бы искали. Я не знал, как еще защитить тебя от всех угроз. И решил отдать Келли, в надежде, что когда-нибудь увижу свою дочь живой. Наверное, официально это считается похищением, ведь я забрал ребенка против воли матери. Она пыталась угрожать, заявила в полицию. Но к тому времени ты была уже далеко и в безопасности. Это самое главное. Адаберта уехала, и с тех пор мы не общались.

Рассказ нелегко ему давался, его самобичевания снова задели меня мощной волной. Слушать про войну между родителями было уже выше моих сил. Опустошенность вызывала звенящую боль во всем теле от любой эмоции. Я инстинктивно отодвинулась, успев ощутить обиду и досаду. Но мне требовался перерыв — как птице, попавшей в шторм, нужно время, чтобы восстановить силы.

— Ты хочешь остаться одна? — жестко спросил он.

Теперь, без физического контакта, когда я больше не чувствовала его эмоций, он снова казался собранным и спокойным, каким и виделся вначале. Его голос звучал напряженно, но сейчас я была не в состоянии думать о причинах. Я просто кивнула, хотя понимала, что, скорее всего, причиню ему боль.

Он ничего не сказал, просто встал и вышел.

Тепло его рук осталось со мной. Я продолжала чувствовать его физическое присутствие. Вторгшись в личное пространство, перевернув с ног на голову все представления о реальности, изменив душевное состояние, этот человек неожиданно стал значительной частью моей жизни. Я попыталась понять, что это значит.

Сомнения и неуверенность навалились тяжким грузом. Словно Вселенная решила посмеяться и представила доказательства того, что мое существование сплошное недоразумение. Одно мое появление на свет лишило покоя кучу народа. Меня пытались убить, когда я только родилась. Но я никто! Я ничего собой не представляю. Просто маленькая испуганная девочка, которая только и умеет, что оставаться одна. Как мне защититься и спрятаться? И нужно ли? Разве моя жизнь чего-то стоит? Разве я имею значение?

Келли умерла из-за меня, а меня хотят убить, потому что я наследница трона, о котором даже не подозревала.

Эксцентричность Келли обрела смысл — домашнее обучение, неожиданные отъезды, месяцы в лесу без электричества и связи, назначение точек встречи и путей отхода, резкие смены планов. Меня муштровали, чтобы я могла выбраться сама. С той секунды, как Келли решилась увезти и спрятать меня, обстоятельства вынуждали ее постоянно быть начеку. Она отдала жизнь, чтобы я могла сбежать. А если бы я была еще слишком маленькой?

Выходит, дело не только в моих способностях, хотя новость про принцессу до сих пор не укладывалась в голове. Это глупости: где короли, а где я? Отец либо ничего не знал о способностях, либо тщательно скрывал. Но зачем? Может, чтобы не давать Виктору лишнего повода?

Скорее всего, Келли каким-то образом общалась с моим отцом. Иначе как она узнала об указе короля, о том, что два года назад он назначил меня своей наследницей? Судя по эмоциям отца, он был о короле не лучшего мнения: в нем таилась обида сына на могущественную семью, которая, на самом деле, семьей и не являлась, а приняла в свои ряды «для галочки», ради учета крови.

Не знаю, сколько я сидела, переосмысливая свою жизнь, все слова и поступки Келли, пытаясь прояснить расплывчатые воспоминания детства, но когда подняла взгляд, чтобы снова увидеть дневной свет, оказалось, что солнце уже перевалило зенит. У солнца всегда есть курс и предназначение. А что есть у меня? Сомнительная семейная история и незнакомец, обещавший меня защищать? Конечно, никакой наследницы престола из меня не выйдет. Это просто глупость.

Келли говорила, что каждый человек видит свою правду, и что истинно для одного, для другого может быть ложью. Хорошо бы поговорить с матерью и услышать ее версию. Или с Виктором. Или он просто застрелит меня, не раздумывая?

В голове вертелась куча вопросов, и я отправилась на поиски отца. Пока новая реальность казалась зыбкой и ненадежной. Что мне делать? И сможет ли он помочь, если за шестнадцать лет не смог? Теперь мы с ним оба беглецы? Он был искренен, когда рассказывал свою правду, и я благодарна, но на просьбу встретиться с матерью, скорее всего, отреагирует отрицательно. Вряд ли они вообще поддерживают отношения.

Я спустилась по лестнице. Греты и Германа нигде не было видно.

Рейнер сидел в гостиной перед пустым столом. Я вошла очень тихо, и он меня не услышал. Все так же сидел, уставившись в стол, пока я не подошла совсем близко, и еле заметно вздрогнул, обнаружив меня рядом. Вопросы смешались в кучу, я никак не могла их сформулировать. Хотелось сказать, что я ему верю, но, наткнувшись на непроницаемый и колючий взгляд, растерялась. Мы застыли, смотря друг на друга. Через пару минут он произнес:

— Я привез кое-какие фотографии. Тебе будет интересно взглянуть.

Он встал, подошел к своему портфелю на диване и достал оттуда папку.

— Это твоя мать, — он вытащил фото светловолосой женщины и положил на стол.

Прозрачные голубые глаза, длинные светлые волосы, белая кожа, тонкая шея, так и хотелось сказать — «голубая кровь». Она была одета в синее блестящее платье с глубоким декольте и сидела на розовой кушетке в большом сверкающем зале, похожем на бальный. Женщина показалась мне невероятно красивой. Конечно, вся моя заурядность — всего лишь неудачная копия прекрасного шедевра. Даже с цветом волос природа промахнулась — у меня они каштановые.

— А это Виктор, маркиз Лауэнбургский.

С фотографии смотрел представительный господин с идеальной стрижкой и аккуратной бородкой. Он держал в руке бокал и улыбался, но будто для того, чтобы продемонстрировать превосходство и убедить в своей правоте. Так улыбаются, лишь когда хотят казаться снисходительными к чужой глупости. Фотография явно была сделана на званом вечере: вокруг стояли мужчины в смокингах и женщины в вечерних нарядах.

Я разглядывала лица матери и маркиза и не могла поверить, что мы родственники. Они же из совершенно другого мира.

Свои способности я унаследовала от кого-то из них. Если не от отца, то от матери. Впрочем, могла и от деда, и даже от Виктора. Может именно поэтому он на меня и охотится, потому что знает об этом, и я для чего-то ему нужна. Отец хмуро разглядывал шкаф в противоположном углу гостиной, и я не рискнула спросить прямо. Надо быть осторожной со всеми, даже с ним. Мы знакомы несколько часов, неизвестно, как он отреагирует на признание, раз сам об этом молчит.

— Пойдем-ка прогуляемся.

Отец легко вскочил на ноги и, не оглядываясь, вышел из гостиной.

Я догнала его уже за домом, пройдя мимо Германа, который возился с цветами. Отец пошел медленнее, чтобы я могла приноровиться к его шагу, и сосредоточенно молчал. Я могла лишь предположить, о чем он думает. Наверное, оценивает все нюансы слова «безопасность».

— Где ты успела побывать? — спросил он.

Я растерялась. Не привыкла, что мною интересуются.

— Большой каньон, Ниагарский водопад, плотина Гувера, почти все национальные парки: Мамонтова пещера, Йеллоустоун, заповедник секвойи и много чего еще. Кроме Аляски. Мы никогда не пересекали границу.

— Я много где бывал, но в основном в крупных городах. Не видел и половины тех мест, которые ты перечислила.

— Мне нравится кочевая жизнь, — я замолчала, потому что мои слова его явно расстроили. Он скривился, устремив невидящий взгляд на горизонт. Мы остановились.

— А чем вы с Келли еще занимались? — глухо спросил он после паузы.

Я разрывалась между желанием говорить ему правду и желанием не расстроить.

— Разговаривали, охотились, я много читала…

— Охотились? — его брови взлетели вверх.

— Ну, ведь надо было чем-то питаться, — я смутилась. С желанием не расстроить Рейнера придется распрощаться.

Он пристально разглядывал меня, будто увидел первый раз.

— Мне казалось, денег, которые я вам отправлял, должно было хватать на еду. Но нам с Келли удалось пообщаться всего четыре раза за эти годы.

Стало ясно, почему у нас всегда хватало на необходимое, но зная Келли, не думаю, что ей было легко жить на подачки. Она учила охотиться вовсе не от скуки.

Отец замолчал, погрузившись в воспоминания. Я пыталась сообразить, когда они успели пообщаться аж четыре раза.

— Слишком мало, я понимаю. Виктор пытался вас выманить, нападая на меня, но Келли была осторожна, да и я не хотел рисковать. Два раза из четырех мы разговаривали по телефону.

Нападая на него? Нет, новостей определенно слишком много для одного дня.

— Ты ходила в школу? — строго спросил Рейнер.

— Нет, — осторожно ответила я.

— Видимо, просьбу тебя прятать Келли восприняла слишком буквально, — с непонятной интонацией произнес Рейнер и отвернулся.

Я-то знала, почему еще Келли прятала меня так тщательно; почему ограничивала контакты с другими людьми, хотя теперь считала это ошибкой. Если бы я оказалась готова к такому количеству чужих эмоций, возможно, было бы легче пережить все, что свалилось на меня за последнюю неделю. Я словно теряла себя, прикасаясь к людям, а возвращение обратно походило на попытку не утонуть. Келли говорила, что такие, как я, почти не встречаются, и отец, видимо, все же не в курсе. Но ведь должен быть кто-то, кто знает, что с ними делать. Моя мать? Виктор?

— У нас все было хорошо. Мы объехали всю страну, много времени проводили у океана. Мотели Келли не очень любила, мы останавливались больше в кемпингах или снимали летние домики, — я не торопясь подбирала слова, и отец внимательно слушал. — Я безмерно ей благодарна за все, что она для меня сделала.

— Я тоже, — глухо сказал Рейнер, изучая клумбу под ногами. — Чего бы тебе хотелось?

Вопрос выбил последнюю опору из-под ног. Тяжело осознать, что ты плод случайной любви и твоя жизнь всего лишь преграда для достижения цели.

— Не знаю, — печально ответила я. — Мои желания что-то значат?

Отца ответ привел в неистовство. Его ноздри раздулись, глаза потемнели.

— Конечно значат! — разозлился он. — Даже не смей думать иначе.

— Разве? — саркастично спросила я. Будто мало было неприятностей из-за способностей. — Я всего лишь препятствие, которое Виктор пытается устранить. Недоразумение, которого не должно существовать. Мне вообще все это не нужно.

Мой сарказм превратился в злые слезы.

— Виктор недостоин даже пыли под твоими ногами! Он всего лишь раб своего тщеславия. Каждый твой волос стоит больше, чем все его чванство! — Горячность отца удивила. Я, широко распахнув глаза, смотрела на него. — Тереза, твое появление на свет стало главным событием в моей жизни. Если бы я мог, то провел бы каждую минуту с тобой, оберегая и помогая. И ты должна понять, что все эти обстоятельства ничего не значат. Ты сама вершишь свою судьбу. Не грехи твоих родителей и не гордыня завистников, а ты сама отвечаешь за свои поступки и решения, сама выбираешь, кто ты.

Сердце бешено забилось, не в состоянии решить, бояться ему или радоваться. Человек передо мной пугал и вдохновлял одновременно. Пугал решимостью придать моей жизни смысл. Я же не видела в ней никакого смысла, только если…

Я заколебалась, но его искренность притягивала как магнит. Я несмело приблизилась к нему и положила руку на рукав пиджака. На меня тут же обрушились гнев и бессилие, растерянность и негодование. Я подождала, пока утихнет шквал.

— Выходит, с кем бы я ни осталась, этот человек будет в опасности? Значит, я не могу остаться с тобой?

Он вздрогнул, и сожаление об упущенных возможностях ударило неожиданно.

— Ты — все, что у меня есть, Тереза, — просто сказал он.

Потом мы гуляли по саду. Я больше не решалась на физическое прикосновение. Каждый раз он выплескивал на меня такое количество сильных эмоций, что я уже перестала различать границы своего «Я». Он расспрашивал о детстве: о местах, где я бывала, о книгах, которые читала. Только из-за его искреннего интереса я смогла выдавить из себя ответы. Он слушал молча и сосредоточенно, не оспаривая каждое слово, как делала Келли. Наверное, за пару часов я сказала больше, чем за всю жизнь.

В его вопросах не было и намека на способности. Все-таки он не в курсе. Я раздумывала, рассказать ли сразу или сначала попытаться увидеться с матерью.

Незаметно мы переместились в столовую. На улице начали сгущаться сумерки, и Грета накрыла ужин. Выходит, мы пропустили обед и даже не заметили. Во всяком случае я. Мне не сильно хотелось есть. Нервные встряски не способствовали аппетиту, поэтому я просто наблюдала за мужчиной напротив. Казалось, отец родился для того, чтобы вся эта суета и мелкие хлопоты, вроде смены блюд и наполнения бокала, проходили мимо, тогда как я дергалась всякий раз, как Грета приближалась к моей стороне стола.

Одно не давало покоя. Я подождала, пока Грета выйдет из комнаты.

— Я могу отказаться?

— Отказаться от чего? — он вскинул на меня взгляд, оторвавшись от тарелки, которую перед ним только что поставила Грета.

— От трона. Как ты.

Его лицо посуровело, он поджал губы.

— Можешь. Существует специальная процедура. В королевской резиденции в Холлертау собирается комиссия, где ты заявляешь о своем намерении, — рассказывая, он делал длинные паузы, будто говорил через силу. — Комиссия рассматривает положение дел, издает указ, а затем король подписывает его.

— Так просто?

— Не совсем, — отец нахмурился и чуть заметно качнул головой. Он взял в руки ложку, но застыл в раздумьях. — Есть несколько препятствий.

— Каких?

Его лицо сделалось непроницаемым, словно портрет на тему отрешения. Судя по моему маленькому опыту с Шоном Рейнером, сейчас внутри него бушевал ураган эмоций. Что такое неприятное он скрывал?

— Например, династических. Я уже упоминал, что после моего отречения и гибели наследного принца у короля не осталось прямых наследников, — ему было тяжело говорить об этом, но он старался изо всех сил. — Вопрос престолонаследия встал ребром. Раньше, за всю историю страны, ни разу не возникало подобной ситуации. Парламент внес в Конституцию указ о том, что трон может перейти и к непрямым родственникам. Это была отчаянная и ошибочная мера. — Его жесткий тон говорил о многом. — И она повлекла трагичные последствия.

— Какие? — и тут же пожалела, что спросила. Отец то ли брезгливо, то ли скорбно поджал губы и сощурился, наблюдая за мной. За моей реакцией на его слова.

— Стремление к власти делает людей… жестокими. Способными на любой аморальный поступок.

Кажется, я поняла.

— Например, на убийство младенца?

Да уж, на сказку о принцессе точно не похоже.

— И это в том числе, — он буквально выплюнул слова. — Но ты — именно та, кто прекратит все династические споры. Также не стоит забывать и о репутации королевского дома Эттеров. Внутрисемейные распри негативно влияют на страну и внешнюю политику. Король — противник выносить семейные вопросы на публику, поэтому пока о тебе официально не объявлено. Несколько лет он думал, что слухи о моей дочери — всего лишь слухи, и это меня устраивало. Какое-то время. Но два года назад я сам пришел к нему и все рассказал, надеясь на его защиту. Правда, его действия только усугубили ситуацию.

Мне показалось, что отец ненавидел себя в этот момент, так сильно он стиснул зубы и судорожно сжал вилку, задрожал даже стол. Он не общался с королем почти двадцать лет, но ему пришлось заткнуть обиду, чтобы просить о помощи. Но что-то все равно пошло не так.

— Король тебя не поддержал? — осторожно уточнила я.

Взгляд его стал рассеянным, словно он вспоминал то, что давно осталось в прошлом.

— Интересная постановка вопроса, — отец криво усмехнулся. — Пожалуй, можно сказать и так. Я просил помочь сдержать Виктора, чтобы найти тебя и вернуть в семью, не опасаясь ежеминутно киллеров за спиной. И король не посмел отвернуться от наследника по крови. Он начал искать тебя сам, облегчив поиски и для Виктора.

Последнюю фразу он буквально процедил сквозь зубы. Стало неуютно.

Я покосилась на пюре и шницель на тарелке. Выглядело аппетитно и пахло хорошо, но порция для меня слишком большая. Такого количества хватит на целый день. Только вот есть совершенно не хотелось. Я пыталась отвлечься и найти во всем этом что-нибудь хорошее.

— Выходит, если бы не попросил короля о помощи, мы бы так и не встретились?

Он посмотрел на меня с легким удивлением, а потом чуть улыбнулся краешком губ.

— Это было бы весьма печально.

Зато Келли была бы жива. У нас с отцом из-за трона сплошные неприятности.

— Так я могу отказаться?

Отец долго смотрел на меня, и я не могла понять выражение его лица. Он недоволен?

— Ты хочешь? — наконец спросил он.

— Ты сам сказал, что моя жизнь должна была сложиться по-другому, — пожала я плечами. — Но она такая, какая есть. И в ней я не принцесса, и не наследница трона. Посмотри на меня, это вообще смешно.

Я поперхнулась смехом под тяжелым взглядом Рейнера.

— Понимаю, — кивнул он. — Естественно бояться того, что тебе не знакомо.

Показалось, что он не согласен.

— Дело не в этом. Я не боюсь. Если кому-то нужен трон, пусть забирает.

Рейнер вздохнул и хмуро уставился в тарелку, к которой так и не притронулся. Мы посидели в молчании, а я проиграла в голове сказанное. Зачем король подписал такой указ? Зачем ему нужна я? Неужели на всю страну больше нет других вариантов, кроме несмышленой девчонки и безумного маркиза-убийцы? Отец явно многое недоговаривает. Может, мама ответит на вопросы? Подходящий ли момент попросить о встрече с матерью?

— Если ты так хочешь, я этим займусь, — голос отца прервал размышления, и мы снова посмотрели друг на друга. — Не уверен, что король поддержит инициативу. Если ты заявишь об отречении от своих прав, Виктор оставит тебя в покое, но решить это может только король, не я. — Он помолчал. — Тереза, я понимаю, для тебя слишком много нового, но ты должна разбираться в ситуации. И тем более, если собираешься принять важное решение.

Вошла Грета. Поменяла блюдо отцу, а потом поставила передо мной пудинг вместо недоеденного пюре и шницеля. Отец хмуро разглядывал стену за моей спиной, а я думала, насколько глубоко мне нужно разбираться в ситуации, если я не хочу в это влезать. Неожиданно у меня оказалась куча родственников, один другого могущественнее, и кто-то из них охотился за мной из-за способностей.

— Ты ведь не будешь скучать, если в твоем распоряжении вся библиотека?

Я растерялась и вопросительно посмотрела на отца.

— Ночью я уеду, — пояснил он. — Ты должна остаться в Хэйуорде.

— А как же твое обещание меня защищать? — обида и разочарование ранили больнее, чем я предполагала. — Ты просто бросишь меня здесь?

— Именно потому, что я собираюсь сдержать обещание, я и должен уехать, вернуться в Портленд и быть на виду. Я позвоню тебе через пару дней.

Я медленно положила вилку на стол.

— Зачем тебе быть на виду? Я думала, нам следует скрываться.

— Мне кажется, я упустил одну деталь, — отец вскинул брови и склонил голову, словно каясь. — Приношу извинения. Я — директор крупной компании, публичный человек. Виктор постоянно следит за мной. Я не должен давать ему поводов усилить слежку.

— Ты директор компании? — удивление отвлекло меня от разочарования.

Отец развел руки, как будто признаваясь в нелепой оплошности.

— Что ж, — обреченно промолвила я. — Значит, ты уедешь, а я останусь здесь.

— Я приеду, как только смогу, — заверил он. — Оставайся в Хэйуорде, и я прослежу за твоей безопасностью. Можешь обращаться к Герману или Грете, если что-нибудь понадобится. Я постараюсь сдержать Виктора, он не должен добраться до тебя.

Конечно, ведь в этом случае он меня убьет.

— А если он доберется до тебя?

— Не беспокойся. Я разберусь. Главное, я должен знать, что ты в безопасности.

Я уже слышала нечто подобное. Подумала о Келли и Нике, и стало тоскливо.

* * *

Когда я проснулась в три утра, «Тойоты» на лужайке перед домом уже не было. Я посидела у окна, тревожно всматриваясь в предрассветные сумерки, как будто пытаясь разглядеть следы Шона Рейнера. Я снова осталась одна. Хотя где-то спали Грета и Герман, но их присутствие, скорее, смущало, нежели помогало.

Новость про принцессу все еще выглядела бессмыслицей. Я не могла представить себя в красивом платье, на балу в замке, верхом на пони. Или что там положено делать принцессам? Меня больше беспокоило, как теперь жить в окружении людей. Келли называла мою способность ощущать эмоции при прикосновении эмпатией, и после общения с детьми Ника и вчерашнего разговора с отцом я поняла, что совершенно не умею ею управлять. До сих пор моим подопытным была только Келли — хладнокровная, собранная и отстраненная Келли. За столько лет мы научились осторожности: она не навязывала свои эмоции, а я не «подглядывала» за ней без разрешения. Я не справлюсь, оказавшись в центре всеобщего внимания. Все посчитают меня, как минимум, идиоткой, а потом сдадут в сумасшедший дом. Наверное, раньше, таких, как я, объявляли ведьмами и сжигали на костре.

Когда-то Келли строго-настрого запретила использовать эмпатию и касаться людей. Значит, в способности нет ничего хорошего. Возможно, это облегчит отказ от трона, такое противопоказание. К тому же меня не готовили к правлению. Королева принимает решения за сотни и тысячи других людей, а я едва ли в состоянии решить за себя. Стать заложницей непрошеных обязательств и чужого долга? Утратить свободу? Изменить себе? Мне вообще нельзя брать на себя такую ответственность. Поддавшись чужим эмоциям, я могу принять неверное решение. Думая об этом, я ощущала, как клейкая и липкая паутина безысходности покрывает меня с головы до ног и закрывает доступ к свету и воздуху.

Вчера с отцом мы так и не обсудили дальнейшие планы. Надолго ли он уехал? Что делать мне? Просто сидеть в доме? А потом? Я так сосредоточилась на новой информации, что все остальное вылетело из головы. Как отец отнесется к моему желанию уйти и жить самостоятельно? Или мне стоит остаться с ним? Взвесив обе возможности, я склонилась к первой. И вовсе не потому, что не верила отцу. Причин сомневаться в его искренности у меня не было. Обвинять в моих несчастьях не имело никакого смысла: он справляется с этим и без моей помощи. С удивлением я осознала, что он мне небезразличен, и чаша весов качнулась в другую сторону. Все это время, пока я и не подозревала о его чувствах, он в одиночестве нес печальный груз ответственности.

Напряжение, возникшее между нами после вчерашних откровений, помешало мне быть искренней. И сейчас я жалела об этом: оставлять чувства невысказанными — неправильно, нечестно. Постараюсь поговорить с ним при следующей нашей встрече.

До утра еще много времени. Я могу осуществить, по крайней мере, одну мечту — читать столько, сколько влезет, раз уж мне так повезло с библиотекой. Но сначала еще кое-что.

Привычка осматриваться и изучать места, в которых мы с Келли останавливались, хоть и ненадолго, укоренилась слишком глубоко. Стараясь передвигаться бесшумно, я обошла все помещения, кроме закрытых, и тех, где, по моим прикидкам, спал персонал. Тщательно осмотрела все спальни и кабинет наверху, а потом и все комнаты внизу. Не знаю, что конкретно я искала, но, обнаружив, что почти все шкафы и ящики пустуют, я испытала разочарование. Это — всего лишь еще одно временное убежище. С чего я взяла, что появление в моей жизни отца подарит мне дом? И на что надеялся отец, оставив меня одну в большом и пустом доме? Что я буду сидеть и ждать? А буду ли я?

Я зашла в библиотеку и застыла, окидывая взглядом длинные шеренги слов, сгорающих от нетерпения. Прохаживаясь между полок и легко дотрагиваясь до корешков книг пальцами, я вспоминала Келли. Каждый раз мысли о ней отзывались болью. В голове все еще не укладывалось, что ее больше нет, что она никогда не похвалит меня и не отругает. В окружении книг воспоминания были не такими болезненными. Книги словно возрождали частичку Келли, ведь почти каждая отзывалась в памяти разговором с ней. Возвращаясь из поездок за припасами, она привозила новые миры: американская, французская, русская и английская классика; мировая история, философия, психология; эссе, военные хроники, биографии и беллетристика. Я не могла прожить без магии слов ни дня. Мы разбирали героев по косточкам, спорили и даже ругались. До последних событий я считала эти моменты самыми захватывающими приключениями в своей жизни. Предвкушение от знакомства с новой книгой защекотало в животе, по спине забегали мурашки. Я окидывала взглядом бумажные сокровища на полках и счастливо вздыхала. Представляла, как беру новый мир в руки, аккуратно раскрывая на первой странице и вдыхая чарующий аромат тайн.

Я читала «В поисках утраченного времени» Пруста, когда Грета напугала неожиданным появлением в дверях и дежурным:

— Мисс, завтрак готов.

Завтракать в одиночестве было и привычно, и странно. Частенько я ела одна, но день с отцом сдвинул приоритеты, и мне не хватало его внимательных глаз напротив. Пару часов после завтрака я провела, изучая книги и выбирая самые интересные. Но потом остановилась и уставилась в окно: какой смысл сидеть тут и читать, если меня ищут убийцы? Если они застанут меня за чтением книги и пристрелят, то все старания Келли пропадут зря.

Но не могу же я просто уйти. Или могу?

Днем я спустилась в гостиную и с удивлением посмотрела на стол, полный яств. Зачем Грета каждый раз готовит так, как будто с минуты на минуту ожидает пару десятков гостей? Еды было так много, что как бы я ни старалась съесть побольше, это совершенно не отражалось на общем количестве. Наверное, Грета была слишком трудолюбива, а я слишком застенчива, поэтому никто из нас не предпринял попыток экономии.

Так и прошел мой первый день в Хэйуорде — за чтением и размышлениями. Грета не тревожила, и пару раз я видела Германа, который копался в клумбах.

Утром я снова сидела в библиотеке. На коленях лежал первый том Пруста из семи, но я не читала, пытаясь выкинуть из головы сомнения.

Грета снова напугала неожиданным появлением, подойдя совершенно бесшумно и протягивая телефонную трубку. Отец интересовался, как у меня дела. Я очень хотела узнать — как долго мне придется оставаться здесь, запертой в четырех стенах, но он меня не понял, решив, что мне скучно, и предложил подключить телевизор. Разговор вышел осторожным, с паузами. В конце мы обменялись тактичными прощаниями. Глубоко вздохнув, я отдала трубку Грете, стараясь не касаться ее руки.

Отец не знает, что со мной делать, мы абсолютно чужие друг другу люди. Зачем я теряю время и даю убийцам возможность подобраться ближе? И не важно в чем именно причина: в способностях или в троне.

Следующий день начался точно так же. Я немного посидела у окна, размышляя, насколько уместным будет встретить рассвет на крыше. Решила ограничиться прогулкой. Когда, обследовав территорию на несколько миль вокруг дома, я вернулась к полудню, меня встретил укоризненный взгляд Греты и ее сухое:

— Мистер Рейнер просил вас не покидать пределов сада. Поздний завтрак подан в большой гостиной, мисс.

Потом я пыталась читать, но в голову лезли мысли об отце и Нике. Нашел ли он Келли? Когда я представляла, как она лежит где-то, одна, меня начинало мутить от негодования. И все больше терзали сомнения: стоит ли оставаться? Пока я гуляла, раз десять порывалась сбежать. Не понимаю, что меня останавливало. Оставаясь здесь, я навлекала опасность на отца и добавляла ему проблем. Одной мне будет проще скрываться в лесу и избегать разговоров о троне.

В гостиной я обнаружила включенный телевизор с приглушенным звуком. Сделав громче, я развлекалась тем, что пыталась найти что-нибудь интересное. Но немного послушав двух солидных джентльменов с бакенбардами, глубокомысленно рассуждающих о влиянии лодочников с Темзы на творчество Шекспира, а потом, посмотрев нелепое ток-шоу с карикатурными ведущими и абсурдным поведением участников, я выключила телевизор и поднялась к себе.

На кровати лежала моя старая рубашка, и ее рукава снова были на месте. Видимо, Грета постаралась. Я надела рубашку и стало спокойнее, словно она окутала уверенностью. Нож, кулон и деньги лежали в заднем кармане джинсов. Я посмотрела на дверь.

* * *

Из дома я выбралась очень осторожно, избегая Германа и Грету. Они доложили бы отцу, а я намеревалась уйти как можно дальше, прежде чем обнаружится мое отсутствие. Прячась в зарослях, я обернулась и посмотрела на дом. Лжец и обманщик, он пытался заманить меня в ловушку, но просчитался, ему нечего мне предложить. И нет смысла искать встречи с матерью. Какой бы ни была ее правда, она не вернет Келли и не изменит прошлое. Мне будет проще одной.

Есть масса мест, где я могу укрыться — почти все места по стране, где мы прятались с Келли. Даже после смерти она продолжает заботиться обо мне. Она предупреждала, что люди для меня опасны, и только сейчас я осознала насколько. Вот только отец…

Я остановилась.

Перебирая его эмоции, я ощутила вину. Он ведь точно так же, как и Келли, заботился о моей безопасности, надеялся когда-нибудь встретиться, а я его просто брошу? Пока я думала о нем, ноги сами понесли в обратную сторону.

В просвете деревьев снова проступила черепичная крыша. Если вернусь, придется принять его правила игры. Готова ли я довериться незнакомцу, сделать его частью своей жизни и позволить принимать решения за меня?

— Тереза!

Я вздрогнула. На долю секунды во мне вспыхнула надежда, что это Келли. Но голос не ее. В десяти шагах от меня стояла невысокая элегантно одетая женщина и протягивала ко мне руки.

— О, девочка моя, ты не представляешь, как я рада тебя видеть. Я так долго этого ждала.

Сердце зашлось в стаккато, когда она подошла ближе. Я словно в зеркало посмотрелась: то же лицо, фигура, рост, и даже такие же серо-голубые глаза. Только волосы светлые, и красота — абсолютная.

— Мама???

Она бросилась ко мне и начала гладить лицо, руки, плечи, ласково улыбаясь. Я отпрянула от неожиданности, но ее это не смутило, она просто схватила меня сильнее. Она испытывала волнение и нетерпение, но эмоции были слабые, как будто мне досталось только эхо.

— Ты такая красавица. Боже, посмотри на себя, ты совсем взрослая. Твой отец лишил меня материнства, вырвал из рук. Я мечтала о нашей встрече столько лет, — она тараторила, не переставая, не давая вставить ни слова, да и не ожидая моих комментариев. — Мне столько нужно тебе рассказать. Мы уедем прямо сейчас. Твоя жизнь изменится, я обещаю.

Она тянула за рукав, приглашая идти за ней. Я ждала встречи, но эта выходила какой-то поспешной.

— А отец знает, что ты здесь? — внутри зашевелился страх. — Нужно ему сказать.

Вспышка раздражения с ее стороны не удивила. Они явно относились друг к другу прохладно.

— Милая, твой отец тут совершенно ни при чем. Все эти его глупости… Я говорю о тебе. Ты ведь хочешь наладить свою жизнь?

Она поможет со способностями? Я пошла за ней. Но отцу надо хотя бы записку оставить.

— Нет, подожди, — возмутилась я, останавливаясь и упираясь. Меня прошило ее разочарование, которое также ясно отразилось и на ее лице. — Я никуда не пойду! Если хочешь поговорить, говори здесь.

— Тереза, не веди себя как ребенок. Тебе будет лучше, если ты сейчас же пойдешь со мной. Ты меня потом поблагодаришь.

Я чувствовала, что напряжение в ней растет, она начинает негодовать и злиться. Меня ошарашило такое давление. Тут она посмотрела мне за спину. Я попыталась вырваться и оглянуться, но в это мгновение почувствовала укол в плечо и прикосновение. Герман! Мой страх и облегчение матери смешались в нелепом коктейле, прежде чем я провалилась во тьму.